Посещений:
ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОЛА И ГОНАДОГЕНЕЗ

Роль эпигенетических механизмов

Epigenetics of sex determination and gonadogenesis
Francesc Piferrer
Developmental Dynamics Volume 242, Issue 4, pages 360–370, April 2013

Epigenetics is commonly defined as the study of heritable changes in gene function that cannot be explained by changes in DNA sequence. The three major epigenetic mechanisms for gene expression regulation include DNA methylation, histone modifications, and non-coding RNAs. Epigenetic mechanisms provide organisms with the ability to integrate genomic and environmental information to modify the activity of their genes for generating a particular phenotype. During development, cells differentiate, acquire, and maintain identity through changes in gene expression. This is crucial for sex determination and differentiation, which are among the most important developmental processes for the proper functioning and perpetuation of species. This review summarizes studies showing how epigenetic regulatory mechanisms contribute to sex determination and reproductive organ formation in plants, invertebrates, and vertebrates. Further progress will be made by integrating several approaches, including genomics and Next Generation Sequencing to create epigenetic maps related to different aspects of sex determination and gonadogenesis. Epigenetics will also contribute to understand the etiology of several disorders of sexual development. It also might play a significant role in the control of reproduction in animal farm production and will aid in recognizing the environmental versus genetic influences on sex determination of sensitive species in a global change scenario. Developmental Dynamics 242:360–370, 2013.


Рисунки к статье


Возможности эпигенетики предмет споров (Eccleston et al., 2007) и было предложено несколько определений (Bird, 2007). Здесь я использую определение, предложенное Russo et al. (1996): эпигенетика это "изучение митотически и/или мейотически наследуемых изменений в функции гена, которое не может быть объяснено изменениями последовательности ДНК." Термин "наследуемый" в этом определении вносит некоторое смушение, поскольку он имеет два разных значения: эти изменения наследуются от одной клетки к её дочерним клеткам во время митотических клеточных делений, но также во время формирования гамет посредством мейотических клеточных делений и тем самым предаются от родителей потомкам (Gilbert and Epel, 2009). Признанные примеры эпигенетических регуляторных событий или феноменов включают замалчивание типов спаривания у дрожжей, температуро-зависимая яровизация растений, мозаичный (variegation) эффект положения, гаметный импринтинг и инактивация Х хромосомы (Wakimoto, 1998; Brock and Fisher, 2005).
Эпигенетические механизмы для регуляции экспрессии генов обычно включают метилирование ДНК, модификации гистонов и гистоновые варианты и присутствие non-coding RNAs (ncRNAs) (Brock and Fisher, 2005) и этой последовательности мы и будем следовать. Однако необходимо отметить, что, во-первых, эти механизмы появляются одновременно и, во-вторых, что последовательность не обязательно отражает то, что в действительности происходит на клеточном уровне. Поэтому в попытке продвинуть операционное описание эпигенетики, Berger et al. (2009) предположил три категории сигналов, которые последовательно оперируют в становлении стабильного наследуемого эпигенетического состояния. Во-первых, т. наз. epigenators, это сигналы, получаемые клетками от внешней среды, напр., сигналы дифференцировки или вариации температуры. Всё появляющееся выше первого события на хромосоме это часть сигнала epigenator; не только внешнесредовые сигналы сами по себе, но и также последующие сигнальные пути (Fig. 1). Сигнал epigenator может быть временным, достаточным, чтобы запустить эпигенетический фенотип, но не обязательный для его поддержания. Второй тип сигнала, это эпигенетический initiator, является ответным сигналом в клетке, который устанавливает локальный контекст хроматина в точной локализации в ответ на сигнал epigenator. Эпигенетические инициаторы нуждаются в определенного сорта распознающей последовательности, поскольку они д. быть способны идентифицировать точные координаты хроматиновой структуры (Berger et al., 2009). Примеры включают ДНК-связывающие белки и ncRNAs, такие как XIST, которые достаточны, чтобы замалчивать Х хромосому млекопитающих. Эпигенетические инициаторы не рассеиваются после своего действия, потому что обычно они являются сигналами, которые участвуют в авторегуляторной петле позитивной обратной связи. Третий тип сигнала, эпигенетический maintainer, является поддерживающим сигналом, который недостаточен, чтобы инициировать, а скорее увековечивает изменения хроматина, проводя эпигенетическое состояние через последующие генерации. Примеры последнего включают метилирование ДНК, модификации гистонов и гистоновые варианты (Berger et al., 2009). Несмотря на это одним важным признаком эпигенетических модификаций является их способность к реверсии. Т.о., эпигенетические модификации представляют собой баланс между поддержанием и обратимостью (James and Renard, 2010).

Figure 1. Integration of genetic and environmental information to produce a given phenotype through epigenetic regulatory mechanisms. Three levels are depicted: (1) Epigenators such as temperature; (2) Epigenetic initiators such as DNA-binding proteins (DNA-BP) or non-coding RNAs (ncRNA) such as XIST attach to DNA (double blue lines); and (3) Epigenetic maintainers such as DNA-modifying enzymes like DNA methyltransferases (DNMT), histone tail (purple balls) modifying and demodifying enzymes such as histone acetyl transferases (HAT) or histone deacetylases (HDAC), or histone variants (green circle vs. red circle). The epigenetic signaling pathway is based on Berger et al. (2009) and the possible outcomes on Turner (2007).

Во время развития клетки дифференцируются и приобретают качественные особенности в ответ на взаимодействия др. с др. или со средой. Изменения паттернов экспрессии генов являются важными признаками клеточной дифференцировки, а консервация этих паттернов является ключевым компонентом поддержания качественных особенностей клеток (Brock and Fisher, 2005; Kiefer, 2007). Т.о., эпигенетические механизмы наделяют организмы способностью модифицировать активность своих генов в ответ на изменения во внутренней или внешней среде, интегрировать геномную и внешнесредовую информацию, чтобы генерировать определенный фенотип (Turner, 2009). Одним из наиболее важных процессов развития для собственно репродуктивной компетентности и увековечивания видов является предопределение пола и дифференцировка гонад.
Предопределение пола является генетическим или внешенсредовым процессом, с помощью которого устанавливается пол (gender, самец или самка) индивида простым бинарным решением судьбы. Существуют два основных типа пол-детерминирующих механизмов: genotypic sex determination (GSD), где пол детерминируется при оплодотворении и за счет генетических различий между полами; и environmental sex determination (ESD), где отсутствуют генетические различия между полами и пол детерминируется после оплодотворения в ответ на внешнесредовые сигналы. С др. стороны, дифференцировка пола является основным процессом, с помощью которого недифференцированные гонады трансформируются в яичники или семенники, но это также соответствует и др. аспектам дифференцировки, включая развитие ассоциированных половых протоков и гениталий и становление пол-специфических различий головного мозга (Valenzuela and Lance, 2004; Penman and Piferrer, 2008). Эмбриональные гонады уникальны в том, что они единственные органы, которые могут развиваться в два взаимно исключающие фенотипа. Соматические клетки гонад первоначально бипотенциальны, подвергаются действию антагонистических сигнальных путей и транскрипционных сетей (Kim and Capel, 2006). Выбор пола детерминируется путем активации пути семенников или яичников и репрессии альтернативного пути со многими генами, экспрессирующимися зависимым от пола диморфным образом (Munger and Capel, 2012). В этом контексте развития, где многие гены д. быть активированы или супрессированы точным пространственным или временным способом (Barrionuevo et al., 2012), эпигенетические механизмы регуляции экспрессии генов приобретают критическое значение. Далее, наследуемость эпигенетических меток добавляет новый поворот в сложность генетического в противовес средовому контролю экспрессии генов во время критических событий гонадогенеза.
Переходы хроматина, особенно в половых клетках, всё ещё плохо изучены по сравнению с таковыми в соматических клетках. Эпигенетические переходы во время развития зародышевых клеток и вступления в мейоз были рассмотрены в обзорах (Ewen and Koopman, 2010; Kota and Feil, 2010). Кроме того, эпигенетические механизмы регуляции генов, которые имеют место в зародышевых клетках гонад после дифференцировки пола, т.e., во время сперматогенеза (Khalil and Wahlestedt, 2008; McIver et al., 2012) и оогенеза (Bromfield et al., 2008), были уже обсуждены, как и эпигенетические метки в зрелых гаметах и в развитии ранних эмбрионов (Hales et al. 2011). Поскольку не гонадная половая дифференцировка подтверждает, что эпигенетические механизмы могут вносить вклад в становление и поддержание некоторых аспектов гонадных индуцируемых гормонами активационных и организационных эффектов на нейрональные субстраты во время половой дифференцировки головного мозга. Эпигенетическое программирование нейроэндокринных и поведенческих фенотипов часто осуществляется пол-специфически (Levenson and Sweatt, 2005), подчеркивая половые различия в эпигенетике головного мозга в качестве возможного детерминанта (Menger et al., 2010).

DNA METHYLATION AND SEX DETERMINATION


Метилирование молекулы ДНК в ядре является одной из наиболее охарактеризованных эпигенетических модификаций. Метильная группа замещает углерод 5' deoxycitidine рядом с guanidine (CpG). Эта реакция катализируется группой энзимов, наз. DNA methyltransferases (DNMTs). Имеются две важные DNMTs: DNMT1 метилирует неметилированную противоположную пару полуметилированного сайта и поэтому называется поддерживающая DNMT1, поскольку она ответственна за копирование существующего профиля метилирования во время клеточного деления (следовательно, за наследование эпигенетической метки). Др. DNMT3 замещает на метки метилирования в ранее неметилированных CpGs и тем самым ответственна за метилирование ДНК de novo (Hermann et al., 2004). CpGs обычно метилированы по всему геному. CpG островки являются регионами генома с повышенным содержанием CpG, которые обычно ассоциированы с промоторными или регуляторными регионами. Изменения в уровнях метилирования в этих CpG островках ассоциированы с регуляцией генной экспрессии. Далее, геномные регионы с варьирующим метилированием ДНК, напр., между двумя стадиями развития, называются differentially methylated regions (DMR). Два состояния, связанные с развитием, в которых присутствует метилирование ДНК, это инактивация Х хромосомы и геномный импринтинг. В последнем состоянии паттерны дифференциального метилирования ДНК в контрольных регионах мужской и женской зародышевой линии приводят или к специфической для матерей или отцов экспрессии субнаборов генов в геноме несмотря на идентичные последовательности ДНК двух родительских хромосом (Strogantsev et al., 2012).
У растений эпигенетические механизмы, участвующие в детерминации пола, были описаны детально в немногих случаях, включая кукурузу, Zea mays ssp. mays, где фактор поддерживает репрессирующее эпигенетическое состояние (Parkinson et al., 2007). Однако, насколько распространены такие механизмы в детерминации пола у растений пока неизвестно. Один из таких случаев затрагивает melon, Cucumis melo, модельное растение для Cucurbitaceae. In the melon, the gene CmACS-7 encoding an ethylene biosynthesis enzyme in andromonoecious individuals (i.e., bearing male flowers in the main stem and female or hermaphrodite flowers on axillary branches) and the transcription factor CmWIP1 interact to control the development of male, female, and hermaphrodite flowers. In gynoecious lines (bearing only female flowers), the transition from male to female flowers results from epigenetic changes in the CmWIP1 promoter caused by the insertion of a transposon, Gyno-hAT. This transposon is required for initiation and maintenance of the spreading of DNA methylation to the CmWIP1 promoter (Martin et al., 2009).
Gorelick (2003) высказал предположение, что двудомность и половые хромосомы возникли у родоначальных диплоидных гермафродитов как пара аутосом, в которой одна хромосома имела больше метильных групп вблизи пол-контролирующего региона, чем у её гомолог. метилирование должно было супрессировать транскрипцию, включая локусы для продукции гамет и тем самым трансформировать гермафродитов в самцов или самок. Дифференциальное метилирование д. было также супрессировать рекомбинацию, увеличивая скорость Muller's ratchet (храповика). Та же самая гипотеза была постулирована Jablonka (2004). Одним из предсказаний этой точки зрения было, что виды с ESD нуждаются в гомоморфных половых хромосомах и что небольшие средовые изменения могут менять паттерны метилирования связанных с полом локусов, следовательно, с детерминацией пола у индивидов (Gorelick, 2003). Хорошо известно, что внешнесредовые факторы могут менять экспрессию генов и соотв. фенотип. Прекрасным примером является ESD, посредством которого изменения одного внешнесредового фактора во время критического периода раннего развития способно повлиять на пол потомства. Temperature-dependent sex determination (TSD) является формой ESD и соотношение полов сдвигается в ответ на температуру, обычно у рыб и рептилий. У не млекопитающих позвоночных, aromatase (cyp19a1) является ключевым стероидогенным энзимом, который превращает андрогены в эстрогены, важные для дифференцировки яичников. У рыб и рептилий вызываемая температурой маскулинизация всегда ассоциирована с репрессией гена cyp19a1 (Ospina-Alvarez and Piferrer, 2008; Ramsey and Crews, 2009). Однако этот вопрос довольно спорный (Lance, 2009).
В Европейском морском бассейне у рыб с полигенной системой детерминации пола генетика и температура вносят одинаковый вклад в выбор пола (Piferrer et al., 2005; Vandeputte et al., 2007), существует thermosensitive period (TSP), приходящийся на личиночные стадии, т.е. до формирования гонад, Navarro-Martin et al. (2011) показали, что ювенильные самцы имеют удвоенные уровни метилирования ДНК по сравнению с самками в промоторе cyp19a1. Воздействие высокой температуры, совпадающее с TSP, повышает метилирование этого промотора у самок и наблюдается обратное взаимоотношение между уровнем метилирования и экспрессией cyp19a1, указывающее, что индуцированная маскулинизация использует ДНК метилированием обусловленный контроль экспрессии гена cyp19a1. Разные CpGs внутри промотора cyp19a1 обнаруживают разную чувствительность к температуре. Однако повышение метилирования промотора cyp19a1 было обнаружено в гонадах, но не в головном мозге, указывая, что это не генерализованный эффект температуры. Более того, эффекты температуры наблюдались также у недифференцированных по полу рыб и не менялись при воздействии эстрогена. Т.о., метилирование промотора cyp19a1 вызывает низкую экспрессию cyp19a1 у маскулинизированных температурой рыб. Функциональные исследования in vitro показали, что индуцированное метилирование промотора cyp19a1 супрессирует способность Sf-1 и Foxl2 стимулировать транскрипцию. Эти находки представляют первый пример эпигенетического механизма, обеспечивающего эффекты температуры на соотношение полов у позвоночных. В том же самом исследовании мы наблюдали, что CpG локусы, дифференциально метилированные температурой и и соседствующие с сайтом связывания Sox транскрипционного фактора, законсервированы у некоторых видов. Базируясь на этом исследовании, можно предположить, что метилирование ДНК промотора aromatase может быть важным компонентом давно искомого механизма, связывающего температуру среды с соотношением полов у видов позвоночных с зависимым от температуры предопределением пола (Navarro-Martin et al., 2011). Было бы интересно обнаружить, оперирует ли сходный механизм у рептилий с TSD, у которых TSP совпадает с дифференцировкой пола, т.e., у которых временная задержка между воздействием температуры и половой дифференцировкой в морском бассейне не имеет места. Кроме того, TSD эволюционировала независимо много раз. Т.о., поскольку очень возможно, что многие механизмы конвергируют на регуляции aromatase, то могут существовать др. механизмы помимо метилирования ДНК, который могут опосредовать температурные эффекты.
Многие последовательные гермафродиты интегрируют как внутренние, так и внешние сигналы, чтобы регулировать процесс изменения пола. Чёрный морской окунь (Acanthopagrus schlegeli) является protandrous рыбой гермафродитом семейства Sparidae, который стал субъектом многих работ, связанных с генами и молекулярной эндокринологией в связи с переходом самцов в самок (Wu et al., 2010). Во время первых двух репродуктивных циклов овариальная часть гонад остается неактивной и ооциты не проходят стадию первичных ооцитов. Более того, неактивная овариальная ткань не активируется с помощью воздействия estradiol-17β (E2), но хирургическое удаление тестикулярной ткани, показывает, что каким-то образом присутствие тестикулярной ткани ингибирует развитие овариальной ткани. Не обнаружено различий в глобальных уровнях метилирования между разными овариальными фазами (previtellogenic, vitellogenic, и зрелых ооцитов). Однако уровень метилирования ДНК промотора cyp19a1 был выше в неактивных овариях, чем в активных, указывая тем самым, что экспрессия cyp19a1 контролируется с помощью эпигенетического механизма в дополнение к классическим транскрипционным активаторам cyp19a1 , таким как Sf-1 и Foxl2 (Wu et al., 2012a). Напротив, промотор dmrt1, гена, который не только важен для дифференцировки тестисов, но и также для выбора пола и естественной смены пола (Wu et al., 2012b), не обнаруживает различий в уровнях метилирования ДНК на любой из стадий развития в тестисах методом MeDIP (Guan-Chung Wu and Ching-Fong Chang, personal communication). Т.о., изменения в метилировании промотора cyp19a1, скорее всего, обнаруживаются между полами у др. двудомных видов, как реакция на температуру у чувствительных видов и во время процесса смены пола у гермафродитов. Из-за комбинации генетических и внешнесредовых влияний на соотношение полов рыбы вместе с рептилиями представляют плодовитую группу животных для изучения эпигенетических механизмов для детерминации пола и гонадогенеза.
Как мы видели выше, DNMTs важны для метилирования ДНК и имеются несколько исследований, которые связали экспрессию DNMTs с разными аспектами развития в разных животных моделях. Однако, немногие исследования связали изменения в экспрессии DNMT специфически с детерминацией пола и гонадогенезом. Специфические роли разных членов семейства DNMT в de novo и поддержании метилирования в зародышевых клетках развивающихся семенников и яичников мышей были исследованы La Salle et al. (2004). Они сравнивали паттерны временной экспрессии DNMTs в зародышевых клетках самцов и самок перед, во время и после половой дифференцировки, включая время метилирования репрограммируемых событий, которые происходят между E10.5 и E12.5 в примордиальных зародышевых клетках, колонизирующих эмбриональные гонады (Reik et al., 2001; Sasaki and Matsui, 2008). В реальном времени RT-PCR была использована для изучения одновременно профилей экспрессии трех DNMT3, чтобы найти кандидаты DNMTs, которые могут участвовать в становлении паттернов метилирования в обеих зародышевых линиях. DNMT1 (DNA methylation maintenance) была использована в качестве контроля. Результаты подтвердили взаимодействие между DNMT3a иDNMT3l , базируясь на их соотв. профилях генной экспрессии, последняя оказалась доминирующим DNMT3 энзимом, представленным высокими уровнями в постнатальной зародышевой линии самок во время приобретения паттернов метилирования ДНК. Уровни экспрессии DNMT1 и DNMT3b постоянно высоки сразу после рождения самцов, что согласуется с их ролью в поддержании паттернов метилирования в пролиферирующих сперматогониях (La Salle et al., 2004).
В то время как характеристика эпигенетических изменений в зародышевых клетках является ценной, их роль в предшественниках соматических клеток вообще-то даже ещё более важна, учитывая критическую роль соматических клеток в детерминации судьбы половых клеток. Гены, которые регулируют предопределение и дифференцировку пола в основном экспрессируются в этих клетках и д. быть предметом сложного механизма регуляции. Во время нормального онтогенетического развития, Sry, пол-детерминирующий ген у therian млекопитающих, инициирует дифференцировку семенников за счет управления развитием предшественников поддерживающих клеток, таких как клетки Сертоли скорее, чем granulosa и его экспрессия ограничена субнабором соматических клеток гонад на ст. 10.5-12.5 dpc у мышей. Т.о., оба обеспечивают пространственную и временную регуляцию Sry и являются критическими для их способности формирования паттерна гонад (DiNapoli and Capel, 2008; Hiramatsu et al., 2009). У 8.5-dpc эмбрионов, когда ген Sry ещё не экспрессируется, секвенирование sodium bisulfite выявило, что его промоторный регион гиперметилирован. Однако, на ст. 11.5 dpc этот регион был специфически гипометилирован в гонадах, тогда как он оставался гиперметилирован в тканях, где Sry не экспрессировался, подтверждая, что Sry контролируется эпигенетически с помощью механизма, участвующего в метилировании ДНК (Nishino et al., 2004). Гипометилирование промотора гена обычно ассоциирует с генами, становящимися транскрипционно активными и поэтому наблюдаемые изменения в Sry отчасти ожидаемы.Тем не менее исследование изменений метилирования ДНК в промоторном регионе др. двух десятков генов или генов, связанных с детерминацией и дифференцировкой пола необходимы и далее.

HISTONE MODIFICATIONS AND SEX DETERMINATION


Нуклеосомы представляют собой функциональные единицы хроматина и состоят из гистоновых октамеров (по два H2A, H2B, H3 и H4) (Luger and Richmond, 1998). Нуклеосомы осуществляют регуляторные эффекты на транскрипцию и тем самым на гены посредством посттрансляционных ковалентных модификаций аминокислотных остатков (Jenuwein and Allis, 2001). Триметилирование лизина 4 (H3K4me3) является важной модификацией H3, изменение, ассоциированное с транскрипционной активностью, тогда как метилирование лизина 9 (H3K9me) оказывает противоположный эффект. Имеются доказательства, что H3K9me3 может также привлекать и активировать DNMTs (Turner, 2009). Ацетилирование гистонов также составляет одну из наиболее важных гистоновых модификаций и происходит благодаря энзимам, наз. histone acetyl transferases (HATs). Гистоновые деацетилазы (HDAC), с др. стороны, устраняют эпигенетические метки, наложенные с помощью HATs. Большинство энзимов, участвующих в ремоделировании хроматина, чувствительны к изменениям во внешнесредовых и метаболических сигналах и поэтому работают как сенсоры, посредством которых внешнесредовые агенты могут менять экспрессию генов (Turner, 2009).
Coccoids (червецы), включая мучнистого червеца, сексуально диморфные паразиты растений, которые обладают широким разнообразием хромосомных систем. У многих видов отцовские хромосомы подвергаются факультативной гетерохроматизации у эмбрионов самцов и позднее элиминируются из зародышевой линии самцов во время сперматогенеза, так что самцы передают исключительно идентичный набор материнских хромосом посредством спермиев. Эта необычная цитологическая система называется lecanoid системой (Brown and Nelson-Rees, 1961). У таких видов пол потомства определяется в зависимости от того инактивируются или нет отцовские хромосомы в цитоплазме яйца после оплодотворения (Haig, 1993). У мучнистого червеца с lecanoid системой хромосом, такого как Planococcus citri, Buglia and Ferraro (2004) использовали антитела к метилированному лизину 9 гистона H3 (H3K9me) и к heterochromatin protein 1 (HP1), чтобы исследовать участие этих эпигенетических модификаций в феномене импринтинга. Они установили, что гаметы, происходящие от данного мейоза, хотя и несут тот же самый геном, отличаются уровнями H3K9me и HP1, одни из них значительно сильнее метится обоими антителами, указывая на взаимосвязь между импринтингом и детерминацией пола.
Приведенные пример иллюстрирует, как специфическая эпигенетическая "метка" может быть ассоциирована с определенным полом. Однако, как эти метки "считываются" всё ещё непонятно в контексте детерминации пола. Существует немного исследований, которые могут внести ясность. Одно из них связано с PHD Finger Protein 7 (PHF7). PHF7 является белком, законсервированным от насекомых до млекопитающих, который обнаруживает специфичную для самцов экспрессию в зародышевой линии, от стволовых клеток зародышевой линии, через сперматогонии у Drosophila. Т.о., Phf7, по-видимому, важен для поддержания стволовых клеток зародышевой линии у самцов плодывых мушек (Yang et al., 2012). Экспрессия Phf7 способствует сперматогенезу в XX зародышевых клетках, а эктопическая экспрессия в зародышевых клетках самок устраняет зародышевую линию. Более того, человеческий PHF7 восстанавливает Phf7 мутантов дрозофилы. Интересно, что белки и дрозофилы и человека связывают гистоновые H3 N-терминальные хвосты, отдавая предпочтение dimethyl lysine 4 (H3K4me2). Исходя из этих доказательств, Yang et al. (2012) предположили, что Phf7 действует как консервативный эпигенетический "reader", которые активирует половую программу зародышевой линии самцов.
Метилирование гистона H3 по лизину 9 (H3K9me) является критической эпигенетической меткой формирования гетерохроматина и замалчивания транскрипции и как в случает большинства ковалентных модификаций лизина гистонов, эта модификация обратима. Т.о., H3K9 метилирование и деметилирование также д. участвовать в регуляции транскрипции генов, участвующих в детерминации пола зародышевых клеток и гонадогенезе. Как и метилирование H3K9, G9a является основной H3K9 methyltransferase млекопитающих, важной для эмбриогенеза мышей. Tachibana et al. (2007) показали, что G9a-дефицитные зародышевые клетки обнаруживают нарушения синхронности синапсов в мейотической профазе. Моно- и di-метилирование H3K9 (H3K9me1 и 2) в G9a-дефицитных зародышевых клетках существенно снижено, а регулируемые с помощью G9a гены избыточно экспрессируются во время мейоза. Наконец, они обнаружили, что H3K9me1 и 2 регулируются динамически и по-разному у разных полов во время мейотической профазы. Эти генетические и биохимические доказательства строго подтверждают, что G9a-обеспеиваемое эпигенетическое замалчивание генов является критическим для собственно хода мейотической профазы и что специфический набор H3K9 methyltransferase(s) и demethylase(s) скоординированно регулирует гаметогенез (Tachibana et al., 2007).
В 2005, был идентифицирован ген Jumonji (Jmj) и был охарактеризован как критический ядерный фактор для эмбриогенеза мыши, играющий важную роль в сердечно-сосудистом развитии, слиянии нервной трубки, гематопоэзе и развитии печени (Jung et al., 2005). Впоследствии, Okada et al. (2007) продемонстрировали, что H3K9me2/1-специфическая demethylase JHDM2A (JmjC-domain-containing histone demethylase 2A, также известная как JMJD1A) непосредственно соединяется с и контролирует экспрессию генов transition nuclear protein 1 (Tnp1) и protamine 1 (Prm1), продукты которых необходимы для упаковки и конденсации хроматина спермиев. Более того, используя подход потери функции, они продемонстрировали, что мыши, дефицитные по JHDM2A обнаруживают дефекты пост-мейотической конденсации хроматина. Следовательно, JHDM2A важна для сперматогенеза (Okada et al., 2007). JHDM2A катализирует удаление моно- и диметилирования H3K9 и также регулирует метаболические гены, связанные с гомеостазом энергии, поскольку JHDM2a-/- обнаруживают начинающуюся у взрослых тучность и др. метаболические нарушения (Inagaki et al., 2009).
Однако, каковы же прямые доказательства связи гистоновых модификаций и детерминации пола посредством регуляции ключевых соматических пол-детерминирующих генов? Недавно было показано, что XY мыши, дефицитные по энзиму деметилирования H3K9, описанного выше, часто обнаруживают реверсию пола и иногда полную замену пола, с формированием плодовитых самок. Благодаря анализу экспрессии РНК и белка, Tachibana et al. (2012) установили, что потеря деметилирования H3K9 ведет к сильному подавлению экспрессии Sry во время эмбриогенеза. В частности, энзим деметилирования H3K9 накапливается в локусе Sry в дикого типа XY бипотенциальных соматических клетках и ведет к существенному увеличению диметилирования H3K9 и к снижению триметилирования H3K4 локуса Sry в этих клетках. Эти находки предоставили первые доказательства критической роли метилирования и деметилирования гистонов для детерминации пола у млекопитающих (Tachibana et al., 2012).
Хотя роль Polycomb group (PcG; репрессоров) и trithorax group (TrxG; активаторов) белков хорошо известна для поддержания соотв. профилей экспрессии генов во время развития (Schuettengruber et al., 2007), меньше известно об их участии в детерминации пола и гаметогенезе. Chromobox homolog 2 (CBX2, также известный как M33) является мышиным гомологом Polycomb. Katoh-Fukui et al. (1998) показали, что половина мышей, мутантных по CBX2 погибает до на чала кормления, но выжившие обнаруживают гипопластичные гонады и превращение самцов в самок. Формирование генитального гребня задержано у XX и XY гомозиготных мутантов. Дефекты роста гонад появляются приблизительно во время экспрессии Sry, подтверждая, что дефицит CBX2 вызывает смену пола за счет вмешательства в ступени, стоящие выше Sry (Kato-Fukui et al.,1998). Однако, как CBX2 регулирует гонадогенез, остается неизвестно. Недавно транскриптомный и иммуногистохимический анализ показали, что экспрессия разнообразных генов, кодирующих транскрипционные факторы, важных для развития гонад, включая Sry, Sox9, Lhx9, Ad4BP/SF-1, Dax-1, Gata4, Arxт и Dmrt1, затронута в CBX2 KO гонадах. Скрещивание CBX2 KO мышей с мышами, избыточно экспрессирующими Sry или Sox9 устраняло превращение пола самцов в женский, хотя семенники всё ещё были гипопластичными. Это указывает на то, что CBX2 участвует в дифференцировке семенников посредством регуляции экспрессии гена Sry, но пол и размер гонад зависит от др. сетей регуляторных генов (Katoh-Fukui et al., 2012).

NON-CODING RNAs AND SEX DETERMINATION


Non-coding RNAs (ncRNAs) являются функциональными молекулами РНК, которые не транслируются в белки и оказывают воздействие на некоторые из хорошо изученных сложные эпигенетические феномены (Martiensen, 1996; Costa, 2008). ncRNAS классифицируются в соответствии с их нуклеотидной (nt) длиной, структурой и функцией (Zhou et al., 2010). Лучше всего охарактеризованными ncRNAs в терминах эпигенетической регуляции являются длинные long ncRNAs (lncRNAs; более 200 nt) и microRNAs (miRNAs; 19-25 nt). lncRNAs , такие как roX и XIST участвуют в дозовой компенсации у Drosophila и Mus musculus, соотв. Дозовая компенсация это феномен, присутствующий у животных с хромосомным предопределением пола, при этом неравенство экспрессии пол-специфических генов, обусловленное разным количеством половых хромосом, ингибируется посредством эпигенетической модификации хроматина одной из двух половых хромосом (Angelopoulou et al., 2008). С др. стороны, основной функцией miRNAs' является тонкая регуляция трансляции за счет репрессии или деградации нежелательных мРНК. В целом, ncRNAs регулируют транскрипцию генов за счет непосредственного рекрутирования эпигенетических комплексов замалчивания (silencing) на локусы, содержащие гомологи в геноме (Chuang and Jones, 2007). Идентификация ткане-специфических ncRNAs является важной ступенью в направлении понимания биологических функций этих молекул, которые включают и регуляцию выбора пола.
Участие ncRNAs в предопределении пола продемонстрировано на растениях. У кукурузы (Zea mays), мужские и женские цветки группируются на соцветиях, наз. tassel и ears, соотв. Детерминация пола происходит посредством абортации женских плодолистиков в tassel и аресте мужских тычинок в ear. Ген indeterminate spikelet1 (ids1) является членом семейства APETALA2 цветковых гомеозисных транскрипционных факторов, которые необходимы для детерминированности меристемы spikelet. Chuck et al. (2007) установили, что tasselseed4 (ts4) кодирует miRNA 172 (miR-172), которая целенаправленно воздействует на APETALA2, и что мутации ts4 разрешают развиваться плодолистику в tassel, тогда как ветвление меристемы увеличивается. Эти результаты указывают, что детерминация пола и квалификация (attainment) судьбы меристемы обладают общим путем, поскольку половая принадлежность у кукурузы приобретается за счет ограничения роста цветков (floral) благодаря негативной регуляции floral гомеотического пути (Chuck et al., 2007).
У насекомых действие miRNAs на гонадогенез было исследована на двукрылых, таких как Drosophila (Jin and Xie, 2007) и москитах Aedes aegypti (Bryant et al, 2010), основном переносчике тропической лихорадки (Dengue fever), который обладает meroistic яичниками, сильно модифицированным типом яичников, в которых оогонии расщепляются как на ооциты, так и питающие клетки (Irles et al., 2009). Это было изучено на видах, таких как Blattella germanica (Dictyoptera, Blattellidae), которые обладают наиболее примитивным, panoistic типом яичников, в которых все оогонии в конечном итоге трансформируются в ооциты (Irles et al., 2009). В последних истощение Dicer-1 (Dcr1), ключевого энзима, необходимого для образования miRNA, приводит к стерильности самок, обнаруживающих глубокие альтерации в развитии ооцитов (Tanaka and Piulachs, 2012). У Aedes, идентифицирована miR-275 и установлено, что она необходима для продукции яиц. Принимая во внимание роль miRNAs во многих аспектах репродукции насекомых (Belles et al., 2012), эти находки подтверждают, что будут идентифицированы новые miRNAs, которые связаны с собственно детерминацией пола.
У рыб, недавно было описано распределение miRNA в органах репродуктивной оси (головной мозг и гонады) у Атлантического палтуса, Hippoglossus hippoglossus (Bizuayehu et al., 2012), у которого было установлено, что некоторые miRNAs обнаруживают пол-ограниченную экспрессию. Далее, уровни некоторых из miRNAs меняются после маскулинизации с помощью андрогенов или ингибитора aromatase, указывая тем самым, что некоторые miRNAs реагируют на передачу гормональных сигналов.
Предопределение пола у птиц в основном изучалось на курах, где ZZ (самцы): ZW (самки) хромосомная система. Самцы имеют двойную дозу Z-сцепленных генов по сравнению с самками, и в противоположность млекопитающим не обнаруживают по большому счету дозовой компенсации. Лишь небольшое количество Z-сцепленных генов компенсируется, в этом случае за счет усиленной активации у ZW самок. Недавние находки подтвердили, что усиление активности может быть обусловлено с помощью длинной ncRNA, наз. male-hypermethylated (MHM), которая экспрессируется вскоре после оплодотворения с единственной Z хромосомы самок. У самцов, MHM транскрипционно замалчивается за счет метилирования (Teranishi et al., 2001). Различия между полами столь очевидное, так что возможно недвусмысленное определение пола у цыплят базируется на этом пол-специфическом паттерне метилирования (Caetano and Ramos, 2008). Более того, локус MHM сильно обогащен ацетилированным гистоном H4 по лизину 16, модификации, сцепленной с эухроматином у самок, но не с хромосомами самцов (Bisoni et al., 2005). Интересно, что эта специфическая гистоновая модификация обогащена также вдоль всей длины активированной Х хромосомы самцов Drosophila melanogaster, где она играет жизненно важную роль в процессе дозовой компенсации (Bisoni et al., 2005). Недавнее исследование с использованием анализа экспрессии и ретровирусом обеспечиваемой эктопической экспрессии потенциальной роли MHM в эмбриональном развитии цыплят (Roeszler et al, 2012). Общая гибридизация in situ подтвердила, что MHM экспрессируется только у самок, особенно в гонадах, но и в др. органах. Эктопическая экспрессия MHM ведет к гипертрофии ткани, где он экспрессируется, особенно в гонадах, которые потеряли характерную для птиц асимметрию лево-правостороннего развития. Интересно, что MHM мРНК накапливается на Z хромосоме самок очень близко к локусу DMRT1. У цыплят, DMRT1 необходим для детерминации пола самцов (Smith et al., 2009). У самцов, неправильная экспрессия MHM нарушает экспрессию в гонадах DMRT1, указывая тем самым, что помимо участия в дозовой компенсации MHM может играть роль в дифференцировке пола гонад у цыплят (Roeszler et al., 2012). Если это будет подтверждено, то это будет прекрасным примером многоуровневой эпигенетической регуляции, при которой метилирование ДНК, модификации гистонов и ncRNAs действуют вместе в направлении достижения общей цели.
Диморфная половая экспрессия ncRNAs в детерминации пола цыплят и в гонадогенезе не ограничивается lncRNAs и может включать miRNas, такие как miR-363, хотя её роль в дифференцировке пола всё ещё неясна (Huang et al., 2010). Bannister et al. (2009) описали идентификацию miRNA 202* (miR-202*) с предпочтительной экспрессией у самцов и предположили, что она может участвовать в дифференцировке семенников. Чтобы подтвердить эту гипотезу, они вызывали феминизацию путем инъекции яиц на эмбриональный день 4.5 (E4.5) E2 и анализировали экспрессию miR-202*, уровни которой были снижены у самок и коррелировали с пониженной экспрессией ассоциированных с семенниками генов DMRT1 и SOX9, и с усилением активности ассоциированных с яичниками генов FOXL2 и CYP19A. С др. стороны, гонады самок, обработанные на ст. E3.5 ингибитором aromatase, который блокирует синтез эстрогена, оказались маскулинизированы на ст. E9.5. В этом случае экспрессия miR-202* была повышенной и коррелировала с подавлением FOXL2 и CYP19A и усилением активности DMRT1 и SOX9 (Bannister et al., 2011). Т.о., усиление активности miR-202* совпадает с дифференцировкой семенников в гонадах эмбрионов цыплят.
Ситуация, описанная выше для цыплят, дает хороший пример того, как разные эпигенетические модификации вносят вклад в гарантию соотв. экспрессии генов, связанных с детерминацией пола. Однако, ситуация сложная, принимая во внимание, количества возможных сексуально диморфных ncRNAs. В гонадах мышей некоторые ncRNAs также были охарактеризованы (Ro et al. 2007; Ahn et al., 2010). Mishima et al. (2008) осуществили секвенирование библиотеки малых РНК в семенниках и яичниках взрослых мышей и обнаружили 10852 и 11744 клонов малых РНК, соотв., которые включали 6630 (159 генов) и 10192 (154 генов) известных miRNAs. Из них 55 miRNAs были обнаружены на высоком уровне, исключительно или преимущественно в семенниках и яичниках взрослых мышей и открыты две новые miRNAs. Экспрессируемые преимущественно у самцов miRNAs появляются на X хромосоме. Однако функциональная роль этих miRNAs неизвестна. Исследования in vivo и ex vivo, напр., при использовании культур органов на пластинках агара, необходимы, чтобы определить пространственный и временной паттерн экспрессии этих miRNAS и показать, что их неправильная экспрессия ведет к измененным фенотипам или к изменениям экспрессии важных генов, таких как Sry, Sox9 или Dmrt1. Перспективным подходом является характеристика специфичных для гонад miRNAs. Takada et al. (2012) исследовали 21 взрослую ткань мыши и установили, что miR-202 является тестис- и оварии-специфичной. Недавно, Chen et al. (2012), используя микромассивы, чтобы идентифицировать новые ncRNAs, включая lncRNAs и miRNAS, обнаруживающие экспрессию, отличающуюся у разных полов во время ранней дифференцировки гонад, и выявили экспрессию некоторых из них с помощью qRT-PCR. Однако роль таких ncRNAs во время детерминации пола пока неизвестна.
Также недавно инициирован проект высокопроизводительного секвенирования РНК, чтобы исследовать взаимоотношения между lncRNAs и предопределением пола у жвачных. У коз, Foxl2 располагается внутри сложного локуса, содержащего несколько lncRNAs. Polled Intersex Syndrome (PIS) является мутацией, которая индуцирует реверсию XX пола, благодаря делеции регуляторных регионов, расположенных выше Foxl2 (Pannetier et al., 2012a). Две lncRNAs, PISTR1 и PFOXic, хорошо охарактеризованы. Современные исследования имеют целью установление связи между этими lncRNAs, конформацией хроматина и регуляцией FOXL2 (Pannetier et al., 2012b).

PERSPECTIVES


Epigenetics will contribute further to the study of the events of sex determination and gonadogenesis. In the future, we need to understand how chromatin becomes altered to activate or suppress the transcription of cognate genes involved in those events, bearing in mind that most likely important genes still remain to be discovered. We also need to know how epigenetic alterations become stabilized so that chromatin modifications are passed to daughter cells during cell division and thus gene expression patterns are conserved through gonadogenesis. This is the hallmark of true epigenetic regulation. However, in this respect it should be remembered that while histone modifications are indeed part of the epigenetic mechanisms of gene regulation, not all post-translational histone modifications are epigenetic in nature, e.g., those that play a role in more dynamic processes, such as transcriptional induction and DNA repair, are not epigenetic (Berger et al., 2009). Thus, given a particular histone modification, discerning whether it represents an epigenetic modification or not is another added challenge. Importantly, the same could be said regarding ncRNAs given that their direct actions are dynamic. This sort of distinction is a major challenge in this field.
Many important questions remain to be answered. Just to name a few that come to mind: (1) How different is the overall epigenetic regulation of sex determination in GSD systems when compared to in ESD systems? (2) What are the main epigenators and epigenetic initiators that connect environment with genotype to produce a certain phenotype? (3) What are the major epigenetic maintainers in GSD? Are they conserved through evolution? For example, within vertebrates, is there a particular epigenetic regulatory mechanism that predominates in a given animal group? (4) Also within vertebrates, is there any difference in the degree of complexity in the epigenetic mechanisms between groups such as birds and mammals, in which sex determination is more canalized, as opposed to groups such as fish, amphibian, and reptiles, where sex determination is more plastic and thus more easily influenced by environmental factors? As for challenges, since it appears that cyp19a1 regulation is essential for female differentiation in all-nonmammalian vertebrates (Guiguen et al., 2009; Lance, 2009), it seems that the study of the epigenetic regulation of this important gene should be a priority. Also, since multiple lines of evidence suggest that many elements of the sex differentiation pathway converge on the stabilization or disruption of Sox9 expression (Munger and Capel 2012), the study of the epigenetic regulation of Sox9 (e.g., Furumatsu and Asahara, 2010) should also be a top priority. Other genes such as Dmrt1, Rspo1, and so on also deserve attention. During sex determination and gonadogenesis there is a very high transcriptomic activity in the gonads. Thus, the simultaneous presence of different epigenetic modifications poses a formidable challenge to the interpretation of functional studies aimed at deciphering the influence of a particular modification in a process that per se is already complex.
The use of a combination of technical approaches will be essential to gain new insights into the role of epigenetic modifications in sex determination and gonadogenesis. To study the potential role of DNA methylation and histone modifications, one approach is the use of DNMT inhibitors such as 5?aza-deoxycytidine (5-aza) or histone deacetylase inhibitors such as trichostatin A (TSA). Thus, 5-aza and TSA have begun to be used to examine the potential role of DNA methylation and histone acetylation in a turtle with TSD, Trachemys scripta, by examining changes in Dmrt1 expression when exposed to a male-producing temperature (Bieser and Wibbels, 2012).
Progress will also be made by combining different analytical techniques, including genomic and proteomic studies. Genome-wide amplification strategies, with or without reduced representation (Meissner et al., 2008; Laird, 2010) and the use of next generation sequencing (NGS) approaches (e.g., Ahn et al., 2010), bioinformatics, and evolutionary analysis using both model and non-model organisms will allow us to interrogate the complexities of the many different types of epigenetic modifications that act together. Improvements in cell purification and chromatin immunoprecipitation (ChIP) procedures will facilitate the generation of epigenetic maps. To illustrate, in order to understand how chromatin reorganizes during gonadogenesis, Maatouk et al. (2012) performed genome-wide DNaseI hypersensitivity mapping (DNaseI-seq), an assay that allows locating and characterizing regulatory regions of the genome based on the property that they are depleted of nucleosomes. Another interesting approach is the study of Singh et al. (2011). Using a ChIP-on-chip approach, they mapped different histone modifications, including H3K9ac, H3K9me3, and H3K27me3, and CTCF (a.k.a. 11-zinc finger protein)-binding sites while DNA methylation analysis of selected CpG islands was determined using bisulfite sequencing. The combination of these analyses revealed the transcriptional potential of all protein-coding genes in the Y chromosome including the sex-determining gene SRY. This study represents the first large-scale epigenetic analysis of the human Y chromosome, linking a number of cis-elements to epigenetic regulatory mechanisms, and enabling an understanding of such mechanisms in Y chromosome–linked disorders (Singh et al., 2011).
This brings us to another interesting emerging idea: it is tempting to speculate that, in the same way that the dysregulation of some epigenetic marks has been associated with several types of cancers (Esteller, 2009; Prensner and Chinnaiyan 2011), similar dysregulations are likely to be behind several types of disorders of sexual development (DSDs). More than half of the human DSDs cannot be explained by alterations to the most well-characterized genes involved in sex determination and gonadogenesis (Munger and Capel, 2012). Thus, it is possible that alterations of the epigenetic regulatory mechanisms or epigenetic states are responsible for the genesis and/or fixation of certain DSDs. To illustrate, consider the study of Mitsuhashi et al. (2010) in which the gonadal tissue and fibroblasts were examined in a 17-year-old woman suspected of having DSD by cytogenetic, histological, and molecular analyses. The patient was found to have the 46,X,inv(Y)(p11.2q11.2) karyotype and streak gonads with abnormally prolonged SRY expression. Further, the acetylated histone H3 levels in the SRY region were significantly high relative to those of the normal male. It was concluded that since SRY is epistatic in the sex-determination pathway, the prolonged SRY expression possibly induced a destabilizing effect on the expressions of the downstream sex-determining genes, suggesting that correct regulation of SRY expression is crucial for normal male sex differentiation, even if SRY is translated normally (Mitsuhashi et al., 2010).
Last, but not least, in addition to the diagnosis of human DSDs, and given the importance of sex-related differences in epigenetic marks during early development (Bermejo-Alvarez et al., 2008), epigenetics holds a promising future in the control of reproduction in farm animal production (James and Renard, 2010). Thus, epigenetics could help us to better understand how environmental factors can affect the reproduction of these animals. In addition, there is now mounting evidence that heritable variation in ecologically relevant traits can be generated through a suite of epigenetic mechanisms, even in the absence of genetic variation (Bossdorf et al., 2008). Further, environmental impact experienced by parents may induce epigenetic responses in the offspring in wild populations (Milligan et al., 2009). Therefore, epigenetics can significantly improve our understanding of the environmental versus genetic influences on sex determination of sensitive species and the responses of organisms in a global change scenario.