Посещений:
РАК ПРОСТАТЫ

Молекулярная генетика

Molecular genetics of prostate cancer: new prospects for old challenges
Michael M. Shen and Cory Abate-Shen
doi: 10.1101/gad.1965810 Genes & Dev. 2010. 24: 1967-2000

Despite much recent progress, prostate cancer continues to represent a major cause of cancer-related mortality and morbidity in men. Since early studies on the role of the androgen receptor that led to the advent of androgen deprivation therapy in the 1940s, there has long been intensive interest in the basic mechanisms underlying prostate cancer initiation and progression, as well as the potential to target these processes for therapeutic intervention. Here, we present an overview of major themes in prostate cancer research, focusing on current knowledge of principal events in cancer initiation and progression. We discuss recent advances, including new insights into the mechanisms of castration resistance, identification of stem cells and tumor-initiating cells, and development of mouse models for preclinical evaluation of novel therapuetics. Overall, we highlight the tremendous research progress made in recent years, and underscore the challenges that lie ahead.


Рис.1.
 |  Progression pathway for human prostate cancer.


Рис.2.
 |  Histopathology of human and mouse prostate cancer.

Табл.1.  |  Representative genetically engineered mouse models of prostate cancera


Рис.3.
 |  Role of AR in castration-resistant prostate cancer.


Рис.4.
 |  Lineage hierarchy in the prostate epithelium and the cell of origin for prostate cancer.

В 2009 было сообщено о ~192,280 новых случаях рака простаты и о 27,360 родственных болезнях с США (American Cancer Society 2009). Хотя скоррелированный с возрастом коэффициент гибели от рака постоянно снижается в последние 10 лет, рак простаты остается второй ведущей причиной смерти от рака у мужчин. Мы рассматривали этот вопрос 10 лет тому назад (Abate-Shen and Shen 2000), теперь достигнуты многочисленные успехи в понимании инициации и прогрессии рака простаты, а также клинические успехи.

Major clinical challenges in prostate cancer


Рак простаты распознается как клиническая нозология с древности, когда впервые было описана древними египтянами хирургическая процедура удаления простаты более 100 лет назад (Capasso 2005). Однако доступность высоко достижимого анализа крови на prostate-specific antigen (PSA) революционизировала диагностику рака простаты в последние 30 лет. PSA это родственная kallikrein сериновая протеаза, которая продуцируется в нормальном секрете простаты, но высвобождается в кровь вследствие нарушения нормальной архитектуры простаты (Lilja et al. 2008).
Мужчины с повышенными уровнями PSA обычно подвергаются биопсии, чтобы оценить потенциал наличия рака простаты. После биопсии осуществляется гистопатологическое градирования ткани простаты по шкале Gleason, которая классифицирует опухоли от 1 до 5 (наименее дифференцированная), исходя из наиболее превалирующей архитектуры и и дается комбинированная оценка, которая является суммой двух наиболее распространенных паттернов (Mellinger et al. 1967; Epstein 2010). Пациенты также диагностируются по статусы их первичных опухолей от ограниченного органом до полностью инвазивного (T1-4), с вовлечением или нет лимфатических узлов (N0 или 1), и присутствием и степенью различных метастазов (M0 и 1a-c) (Ohori et al. 1994). Если рак простаты диагностирован, то обычный режим лечения включает хирургическое удаление простаты (radical prostatectomy), или облучение с помощью наружной лучевой терапии или имплантации радиоактивных "seeds" (brachytherapy). В случае продвинутого рака эти режимы обычно сопровождаются или замещаются андрогены подавляющей терапией, которая первоначально может снизить опухолевый груз и/или циркулирующие PSA до низких или необнаружимых уровней, но в конечном итоге в большинстве случаев болезнь возвращается.

Distinguishing indolent vs. aggressive disease


Недавно изменены рекомендации, которые теперь предписывают более поздние и менее частые скрининги PSA (Wolf et al. 2010). Эти новые рекомендации были предложены поскольку широко распространенное тестирование PSA ведет к огромному увеличению диагнозов у пациентов с клинически локальными, низкой степени Gleason карцином, которые не нуждаются в лечении, т.к. эти опухоли относительно вялые. В частности, опухоли у пациентов со степенью Gleason 3 или ниже почти никогда не рецидивируют после локальной терапии и, скорее всего, могут лечиться консервативно с "watchful waiting"; тем не менее небольшая фракция таких опухолей быстро прогрессирует и нуждается в немедленном лечении (Albertsen et al. 2005; Eggener et al. 2007; Lu-Yao et al. 2009).
Следовательно, основным клиническим затруднением является неспособность сегодня легко отличать вялые от агрессивных форм рака простаты у пациентов, у которых биопсия опухоли показывает низкий показатель Gleason (Sartor et al. 2008). Отсутствие такой прогностической информации ведет к существенной "избыточности лечения" пациентов, которые в общем-то нуждались только в консервативном ведении (management). Поэтому воздействие лечения рака простаты на выживаемость мало, в основном из-за избыточной диагностики и избыточности лечения, растворяющих успехи терапии от этих двух необходимых вмешательств. Эта прогностическая задача д. способствовать лучшему пониманию молекулярных основ инициации рака, что в конечном итоге д. привести к идентификации биомаркеров, которые позволят различать между вялой и агрессивной формами рака простаты. Пока существующие панели молекулярных биомаркеров не обеспечивают более достоверного прогноза по сравнению со значениями Gleason (True et al. 2006).

Castration-resistant prostate cancer


Циркулирующие андрогены важны для нормального развития простаты, а также для начала рака простаты путем своих взаимодействий с рецепторами андрогенов (AR). Как показали Huggins с сотр. в 1940s (Huggins and Hodges 1941), удаление тестикулярных андрогенов с помощью хирургической или химической кастрации д. приводить к регрессии опухолей простаты. Однако истощение андрогенов обычно ассоциирует с возвращением рака простаты, на что указывает повышение уровней PSA и такая возобновляющаяся болезнь наз. "castration resistant." (Термин "устойчивость к кастрации" был заменен на "независимость от андрогенов" в использовании, т.к. стало очевидно, что прогресс рака простаты остается зависимым от функции AR.) К сожалению, резистентный к кастрации рак простаты в основном не поддается лечению, при этом при наиболее эффективном стандартном режиме химиотерапии средняя продолжительность жизни увеличивается на 2 мес. (Petrylak et al. 2004; Tannock et al. 2004). Поэтому, второй важной клинической задачей является выяснение путей резистентности к кастрации, это д. привести к идентификации новых терапевтических подходов.

Bone tropism of prostate cancer metastasis


Третья основная клиническая задача соответствует склонности прогрессирующего рака простаты метастазировать в кости, что в первую очередь отражается на болезненности и смертности пациентов. Т.о., в отличие от др. эпителиальных опухолей, которые случайно метастазируют в кости, метастатический рак простаты почти всегда оказывается в костях и далее обнаруживаются характерные остеобластические скорее, чем остеолитический повреждения (Logothetis and Lin 2005). Несмотря на клиническое значение костных метастазов, молекулярные механизмы, которые лежат в основе костного тропизма рака простаты, неизвестны. Этот пробел знаний обусловлен частично трудностью получения метастатической ткани от пациентов, а также трудностями получения мышиных моделей, обладающих костными метастазами.
Сегодня относительно мало известно о молекулярных механизмах, лежащих в основе костного тропизма метастазов рака простаты. Экспериментальные модели для изучения костных метастазов ограничены небольшим набором моделей ксенотрансплантантов, которые обычно базируются на внутрисердечном или внутри-тибиальном введении сильно трансформированных опухолевых клеток, чтоб индуцировать метастазы (Corey et al. 2002; Singh and Figg 2005). Кстати, несмотря на доступность генетически преобразованных мышиных моделей, которые обладают вторичными метастазами, нет autochthonous модели, которая бы действительно давал костные метастахзы с ощутимой частотой.

Development of the prostate gland


Anatomy and histology


У мужчины простата это размером с грецкий орех ткань вокруг уретры в основании мочевого пузыря, она продуцирует важные компоненты семенной жидкости. Хотя простата взрослых лишена видимой долевой структуры, классическая работа McNeal (1969, 1981, 1988) показала, что простата человека обладает зональной архитектурой, состоящей из центральной, околоуретральной переходной и периферической зон, вместе с передней фибромышечной стромой (Timms 2008). Важно, что наиболее периферическая зона составляет большую часть объема и содержит большую часть карцином простаты. Напротив, benign prostatic hyperplasia (BPH), распространенное незлокачественное состояние, обнаруживаемое у страх мужчин, возникает в переходной зоне.
В отличие от простаты человека, простата мыши состоит из множестенных долек, которые имеют разные паттерны ветвления протоков, гистологический вид, экспрессию генов и экспрессию секреторных белков (Cunha et al. 1987). Они соответствуют вентральной, латеральной, дорсальной и передней долям, при этом дорсальная и латеральная доли часто комбинируются как дорсо-латеральная доля для анализа. Хотя иногда утверждается, что мышиная дорсолатеральная доля наиболее аналогична человеческой периферической зоне, в частности, в отношении рака простаты, нет согласия среди патологов , поддерживающих это заключение (Shappell et al. 2004). Однако анализ экспрессии генов подтверждает идею, что дорсолатеральная доля наиболее сходна с периферической зоной простаты человека (Berquin et al. 2005).
На гистологическом уровне простата как мыши, так и человека содержит псевдостратифицированный эпителий с тремя дифференцированными типами эпителиальных клеток: просветные, базальные и нейроэндокринные (CS Foster et al. 2002; van Leenders and Schalken 2003; Hudson 2004; Shappell et al. 2004; Peehl 2005). Просветные эпителиальные клетки образуют непрерывный слой поляризованных столбчатых клеток, которые продуцируют белковые секреты и экспрессируют характерные маркеры, такие как цитокератины 8 и 18, а также высокие уровни AR. Базальные клетки, располагаются позади просветного эпителия и экспрессируют p63 и высокого мол. веса цитокератины 5 и 14, но экспрессируют AR на низком или необнаружимом уровнях. Наконец, нейроэндокринные клетки являются редкими клетками с неизвестной функцией, которые экспрессируют эндокринные маркеры, такие как chromogranin A и synaptophysin, но AR-негативны.

Epithelial-mesenchymal interactions


Простата является энтодермальной тканью, которая возникает во время позднего эмбриогенеза за счет отпочкования протоков от эпителия переднего урогентитального синуса. Образование простаты является индуктивным событием, которое нуждается в реципрокных взаимодействиях между мезенхимой и эпителием урогенитального синуса и зависит от синтеза тестикулярных андрогенов. Фундаментальные параметры этих эпителиально-мезенхимных взаимодействий были установлены в классических исследованиях по рекомбинации тканей (Cunha et al. 1987; Cunha 2008). Эти исследования продемонстрировали, что AR-зависимый сигнал от урогенитальной мезенхимы необходим для образования простаты, тогда как AR первоначально не нужен в урогенитальном эпителии для органогенеза простаты, но впоследствии он оказывается необходим для эпителиальной дифференцировки и экспрессии секреторного белка. Т.о., андрогены действуют косвенно на урогенитальную мезенхиму, чтобы обеспечить индукцию простаты. Эти находки впоследствии были подтверждены с помощью условного генного таргетинга AR в эпителии простаты (Wu et al. 2007).
Сравнительно недавно молекулярный анализ затронул несколько онтогенетических сигнальных путей относительно эпителиально-мезенхимных взаимодействий во время органогенеза простаты, включая пути Wnt, fibroblast growth factor (FGF) и Hedgehog (Marker et al. 2003; Prins and Putz 2008). Напр., лиганды и ингибиторы канонического Wnt/β-catenin, а также неканонического пути, экспрессируются как в эпителиальных, так и мезенхимных компартментах во время раннего органогенеза простаты (Pritchard and Nelson 2008), а устранение неканонической передачи сигналов Wnt5a ведет к дефектам морфогенеза протоков (Huang et al. 2009). Кроме того, FGF путь безусловно необходим для образования простаты, т .к. нулевые мутанты по экспрессирующемуся в мезенхиме Fgf10 в основном лишены отпочкования простаты (Donjacour et al. 2003), тогда как условная делеция Fgfr2, которая кодирует рецептор для FGF10, подавление сигнального компонента Frs2? в эпителии простаты вызывают дефекты морфогенеза ветвления (Lin et al. 2007; Zhang et al. 2008). Наконец, сигнальный путь Hedgehog также участвует в формировании простаты, т.к. Shh лиганд экспрессируется в урогенитальном эпителии; нижестоящие компоненты Smo, Ptc1 и Gli1 экспрессируются в урогенитальной мезенхиме (Lamm et al. 2002; Freestone et al. 2003; Berman et al. 2004); а потеря активности пути Shh ведет к потере образования простаты и/или дефектам ветвления протоков (Podlasek et al. 1999; Freestone et al. 2003; Berman et al. 2004). Однако остается неясным обусловлены ли эти фенотипы непосредственно за счет уменьшения функционирования лигандов на пути Hedgehog (Doles et al. 2006), или косвенно посредством снижения передачи сигналов андрогена (Freestone et al. 2003; Berman et al. 2004).

Natural history of prostate cancer


Latent and clinical cancer


Рак простаты обычно рассматривается как мультифокальный, т.к. первичные опухли часто содержат множественные независимые гистологические фокусы рака, которые часто генетически отличны (Aihara et al. 1994; Bostwick et al. 1998; Macintosh et al. 1998; Mehra et al. 2007a; Clark et al. 2008). Напротив, несмотря на фенотипическую гетерогенность метастатического рака простаты (Shah et al. 2004), молекулярный и цитогенетический анализ показывает, что множественные метастазы у одного и того же пациента клонально связаны, указывая тем самым, что прогрессирующий рак простаты моноклональный (Mehra et al. 2008; Liu et al. 2009). Эти находки указывают на то, что метастатический рак простаты может возникать из избирательных продвинутых индивидуальных клонов во время прогрессирования рака; однако этот процесс клональной эволюции может также быть следствием терапевтических вмешательств, таких как устранение андрогенов, что может дифференциально воздействовать на клетки с варьирующим потенциалом злокачественности.
Гетерогенность рака простаты потенциально имеет отношение к пониманию различий между латентной и клинической болезнью и к строгой корреляции между прогрессированием рака простаты и старением (Fig. 1). Хотя рак простаты болезнь старых мужчин, исследования экземпляров простаты здоровых мужчин между 20 и 40 показывают частое присутствие гистологических фокусов рака простаты (Yatani et al. 1989; Sakr et al. 1994; Shiraishi et al. 1994), указывая тем самым, что инициация рака имеет место в относительно раннем возрасте. В комбинации с доказательствами, что рак простаты мультифокальный, очевидно, что простатическая железа может быть местом множественных событий неопластической трансформации, многие из которых дают лишь латентный рак простаты, который не прогрессирует до клинически обнаружимой болезни. Вполне возможно, что клинический рак простаты инициируется с помощью др. патогенной программы, по сравнению с латентным раком простаты. Альтернативно, большинство фокусов латентного рака простаты может подвергаться событиям критической активации, которые приводят к клинической болезни, или могут оставаться под активной супрессией, достаточной для удерживания этих фокусов в субклиническом состоянии. Как обсуждалось выше, применение скрининга PSA привело к огромному увеличению диагнозов рака простаты, многие из которых возможно представляли латентные или вялотекущие формы болезни, которые теперь трудно отличить от раков, котрые должны были стать более агрессивными; это подчеркивает критическую необходимость в улучшении молекулярных маркеров и/или в др. подходах для улучшения гистологических оценок рака простаты для более эффективной диагностики и ведения.

Prostatic intraepithelial neoplasia (PIN) and prostate cancer


Общепринято, что PIN является предшественником рака простаты, хотя это не было продемонстрировано с убедительностью (Bostwick 1989; DeMarzo et al. 2003). PIN в целом характеризуется как гистологический уровень проявления гиперплазии просветного эпителия, редукции базальных клеток, увеличения ядер и нуклеолей, цитоплазматической hyperchromasia и атипией ядер; кроме того, высшей степени повреждения PIN обычно обнаруживают заметное увеличение маркеров клетоной пролиферации (Bostwick 1989; Shappell et al. 2004). В противоположность раку простаты, однако базальные клетки уменьшаются в числе в PIN, но не отсутствуют.
Хотя рак простаты человека обнаруживает значительную фенотипическую гетерогенность, более 95% рака простаты классифицируется патологически как аденокарцинома, которая обладает удивительным просветным фенотипом (Fig. 2). В биоптатах диагноз аденокарциномы простаты может быть подтвержден по отсутствию иммуноокрашивания с использованием антител к p63 и cytokeratin 5/14, оба из которых обнаруживаются в базальных клетках (Humphrey 2007; Grisanzio and Signoretti 2008). Кроме того, диагноз рака простаты подтверждается повышенным иммуноокрашиванием на ?-methylacyl-CoA racemase (AMACR), просветный маркер, который избыточно экспрессируется в карциномах (Luo et al. 2002; Jiang et al. 2005; Humphrey 2007). Сходным образом, рак простаты, возникающий во многих мышиных моделях, обладает сходным просветным фенотипом (Kim et al. 2002d; X Ma et al. 2005). Однако обнаруживаемый гистологически вид карциномы простаты в большинстве генетически преобразованных мышиных моделях часто отличается от того, что типичен для рака простаты человека (Fig. 2).

Subtypes of prostate cancer


Заметны различия между раком простаты и др. раковыми опухолями, такими как рак груди, это отсутствие различимых гистопатологических субтипов, которые отличаются по своим прогнозам и реакции на лечение. Огромное большинство раков простаты соответствует ацинарным аденокарциномам, которые экспрессируют AR, тогда как др. категории рака простаты-такие как аденокарцинома протоков, mucinous карцинома и signet ring (кольцо с печаткой) карцинома-чрезвычайно редки (Grignon 2004). Вообще-то наиболее важным гистологическим вариантом является нейроэндокринный рак простаты, который обычно классифицируется или как мелкоклеточная карцинома или carcinoid опухоль, и составляет менее 2% от всех случаев рака простаты (Grignon 2004). Однако фокальные регионы нейроэндокринной дифференцировки довольно широко обнаруживаются в аденокарциномах простаты, особенно при рецидиве после простатэктомии или терапии по подавлению андрогена (Yuan et al. 2007; Komiya et al. 2009), а экспрессия нейроэндокринного маркера chromogranin A ассоциирует с развитием резистентных к кастрации опухолей и при быстром рецидиве болезни (Kokubo et al. 2005; Berruti et al. 2007). Такое превалирование нейроэндокринной дифференцировки после рецидива может быть обусловлено отсутствием экспрессии AR нейроэндокринными клетками, которые прирожденно резистентны к кастрации.
Поскольку доказательства основных субтипов рака простаты отсутствуют на гистопатологическом уровне, то недавний геномный анализ предоставил доказательства существования молекулярно определенных субтипов (Tomlins et al. 2008b; Palanisamy et al. 2010; Taylor et al. 2010). В частности анализ профиля экспрессии образцов рака простаты не выявляет четко определенной молекулярной сигнатуры, ассоциированной с разными субтипами рака, которые бы специфически коррелировали с исходом болезни (Singh et al. 2002; Lapointe et al. 2004; Tomlins et al. 2007b). Однако анализ онкогеномного пути, который объединяет анализ генной экспрессии, изменения количества копий и ресеквенирование экзона может предоставить унифицированный подход к вычленению субтипов рака простаты и предсказанию исходов у пациентов (Taylor et al. 2010). Более того, существование молекулярных субтипов было подтверждено анализом хромосомных перестроек, ассоциированных с раком простаты; напр., раки простаты, содержащие транслокацию TMPRSS2-ERG, могут отличаться от таковых с активацией SPINK1, который кодирует секретируемый ингибитор трипсина (Mehra et al. 2007a; Tomlins et al. 2008b). Продолжающиеся исследования без сомнения оценят, коррелируют ли эти субтипы с исходи болезни или реакцией на лечение.

Metastasis


Как отмечалось выше, хотя распространёнными местами вторичных метастазов рака простаты являются легкие, печень и плевра, если рак простаты метастазирует, он обязательно проникает в кости, где формирует характерные остеобластные повреждения (Bubendorf et al. 2000; Logothetis and Lin 2005). Учитывая клиническую важность метастазов для исходов болезни у пациентов, способность клеток рака простаты диссеминировать в костный мозг и периферическую кровь, была исследована детально. Особенно недавние исследования показали bona fide, что циркуляция опухолевых клеток может выявляться в костном мозге у значительной части пациентов с локализованной болезнью, указывая тем самым, что диссеминированные опухолевые клетки не обладают полной метастатической способностью (Holcomb et al. 2008). В согласии с этой интерпретацией то, что циркулирующие опухолевые клетки от пациентов с метастатической болезнью обнаруживают множественные хромосмные перестройки, типичные для продвинутых раков простаты, в соответствии с геномной нестабильностью, приобретаемой во время прогрессирования рака (Holcomb et al. 2008; Attard et al. 2009c; Leversha et al. 2009). Однако взаимоотношение между диссеминируемыми опухолевыми клетками и образованием метастазов остается нерешенным, а молекулярные факторы, которые способствуют метастазам рака простаты в кости плохо изучены.

Mouse models of prostate cancer


Xenograft models


Традиционно исследования in vivo рака простаты активно применяли xenograft модели рака простаты человека, используя линии клеток или опухоли простаты, имплантированные иммунодефицитным мышам, или ортотопически в простату или трансплантировали во фланги. Напр., xenografts, происходящие из LNCaP клеток были использованы для генерации генетически родственных линий, которые варьировали по своей чувствительности к андрогену и метастатическому потенциалу (Thalmann et al. 2000). Сходным образом некоторые xenografts были получены с помощью трансплантации опухолей простаты человека, включая LuCaP и LAPC серии, которые обладали спектром фенотипов рака простаты (Ellis et al. 1996; Craft et al. 1999b). Некоторые из этих тканевых ксенотрансплантантов тканей человека также давали линии клеток рака простаты, такие как линия VCaP, которая произошла от костного метастаза (Korenchuk et al. 2001).
Анализ ксенотрансплантантов предоставил огромное количество информации о молекулярных механизмах рака простаты и был использован для хемотерапевтических подходов. Однако xenograft модели ограничены гетерологическим окружением (since human cells/tissues are grafted in mice), неспособностью анализировать стромальные компоненты (unless orthotopic grafting is employed), отсутствием эндогенной иммунной реакции (since the host mice are immunodeficient) и отсутствием разнообразия в полученных клеточных линиях. В частности, ограниченное количество доступных клеточных линий рака простаты скорее всего связано с прирожденными трудностями культивирования просветных эпителиальных клеток (Peehl 2005) (existing prostate cell lines have been reviewed in detail) (Sobel and Sadar 2005a,b). Особое беспокойство вызывает существование клеточных линий неопределенного происхождения, так было продемонстрировано. что, по крайней мере, одна "простатическая" клеточная линия в действительности произошла от линии карциномы мочевого пузыря (van Bokhoven et al. 2001). Кроме того, клеточные линии могут обладать аномальными молекулярными свойствами (напр., потерей экспрессии AR и отсутствием слияний TMPRSS2-ERG) при сравнении с большинством опухолей простаты человека (Sobel and Sadar 2005a,b), это может ограничить их пригодность. Несмотря на это, системы ксенотрансплантатов остаются популярными для изучения химиотерапии из-за их легкого использования. Более того, поскольку они имеют человеческое происхождение, ксенотрансплантанты могут с легкостью воспроизводит молекулярные события туморогенеза простаты человека по сравнению с др. экспериментальными моделями.

Tissue reconstitution models


Рекомбинация тканей и методы трансплантации на почки, разработанные для изучения эпителиально-мезенхимных взаимодействий во время органогенеза простаты, могут быть использованы для изучений туморогенеза в простате in vivo. В частности, доступны иммортализованные человеческие и мышиные линии клеток эпителия простаты, которые могут воспроизвести доброкачественную ткань простаты с относительно нормальной гистологией после рекомбинации с эмбриональной урогенитальной мезенхимой грызунов и трансплантации иммунодефицитным реципиентам (Hayward et al. 2001; Gao et al. 2004a; Jiang et al. 2010). Используя такие клеточные линии может непосредственно манипулировать в экспрессией генов в культуре с помощью методов избыточной экспрессии или нокдауна, сопровождаемых анализом потенциальных фенотипов опухолей in vivo. Сходным образом стромальные компоненты также могут исследоваться с помощью рекомбинации тканей, используя линии клеток иммортализованной урогенитальной мезенхимы, чтобы облегчить генетические манипуляции (Shaw et al. 2006), или используя ассоциированные с карциномой фибробласты (Olumi et al. 1999). Более того, этот общий подход может быть существенно расширен за счет эффективной lentiviral инфекции диссоциированных клеток эпителия простаты, сопровождаемой тканевой рекомбинацией, делающей возможными подходы по избыточной экспрессии и нокдауну для анализа функции генов (Xin et al. 2003, 2006; Zong et al. 2009). Наконец, методы трансплантации могут быть использованы для оценки относительного вклада эпителиальных и стромальных простатических компонентов для прогрессирования рака (Kim et al. 2002a; Jeong et al. 2008), а также для изучения раковых фенотипов в простатической железе мышиных линий, которые обнаруживают эмбриональную летальность даже ещё до образования простаты (Wang et al. 2000). Т.о., методы реконструирования ткани являются мощным подходом для изучения механизмов рака в простатах мышей и людей.

Genetically engineered models


Использование генетически преобразованных трансгенных и нокаутных мышей для продукции autochthonous моделей рака простаты представляет широкое авеню для исследований рака простаты (Table 1). Большинство моделей рака простаты первой генерации использовали трансгены, которые избыточно экспрессировали мощные вирусные онкогены, давая в результате очень агрессивные болезни, которые могут часто приводить к метастатическому раку (Winter et al. 2003; Kasper 2005). Среди этих моделей наиболее изучены TRAMP (transgenic adenocarcinoma of the prostate) мыши, которые несут минимальный probasin промотор, управляющий какSV40 large T и small t антигеном (Greenberg et al. 1995), и LADY модели, которые используют более крупный probasin промотор и экспрессируют только large T антиген (Masumori et al. 2001). Однако трансгенные мыши, которые избыточно экспрессируют SV40 large T антиген, обычно имеют короткий латентный период и дают рак с признаками нейроэндокринной дифференцировки (Kaplan-Lefko et al. 2003; Shappell et al. 2004). Тем не менее эти модели первой генерации предоставили многочисленную важную информацию о механизмах рака простаты.
Модели второй генерации рака простаты использовали мутации потери функции в генах кандидатах, влияющих на генез рака простаты человека (Table 1). Несколько популярных моделей было применено к нулевым мутациям интересующих генов, включая Nkx3.1 и Pten (phosphatase and tensin homolog deleted from chromosome 10) (discussed below); напр., Nkx3.1; Pten двойные мутанты обнаруживали ускоренное образование высокой степени high-grade PIN и инвазивного рака (Kim et al. 2002d; Abate-Shen et al. 2003). Др. широко используемые модели исследовали условные делеции, обусловленные Pb-Cre4 трансгеном, которые использовал модифицированный probasin промотор (ARR2PB), чтобы управлять экспрессией Cre в эпителии простаты (Wu et al. 2001), хотя потенциал, связанный с этим Cre аллелем также управляет рекомбинацией в строме (X Wang and MM Shen, unpubl.). Pb-Cre4 драйвер был использован многими лаб. для получения условной делеции Pten, а также др. интересующих генов (Wang et al. 2003; Z Chen et al. 2005; Bruxvoort et al. 2007). Др. популярный Cre драйвер это Nkx3.1-Cre knock-in аллель, которые экспрессирует Cre recombinase специфически в эпителии простаты, но также в некоторых др. тканях во время эмбриогенеза (Stanfel et al. 2006; Lin et al. 2007; Thomsen et al. 2008; Zhang et al. 2008).
Несмотря на значительный прогресс, современные генетически преобразованные модели обладают несколькими важными ограничениями. Во-первых, системы конституитивных генных делеций обычно ведут к делециям с ранних стадий органогенеза простаты и не могут быть инициированы у взрослых, или возникают стохастическим способом как в случает соматических мутаций при раке у людей. Т.о., развитие системы индуцибельного генного таргетинга, которая может быть индуцирована в эпителии взрослой простаты могла бы позволить исследование функции генов с ситуациях, в которых нормальный органогенез простаты невозможен в отсутствие интересующего гена. Недавние публикации описали генерацию tamoxifen-индуцибельных Cre драйверов, которые скорее всего пригодны для такого подхода (Luchman et al. 2008; Ratnacaram et al. 2008; Birbach et al. 2009; Z Wang et al. 2009). Во-вторых, использование системы обратной экспрессии трансгена, такой как та, что управляется с помощью tetracycline-регулируемого промотора, д. позволить моделирование целенаправленных терапевтических вмешательств в рост рака, а также выявление потенциала приобретения резистентности к лекарствам и безуспешности лечения. Такие tetracycline-регулируемые модели успешно используются для изучения добавления онкогена в модели меланомы и рака молочных желез (Chin et al. 1999; Moody et al. 2002), но еще не были применены к простате. В-третьих, существующие Cre драйверы для исследования стромальной функции в канцерогенезе простаты ограничены и неспецифичны (Jackson et al. 2008), с наиболее подходящим драйвером, соответствующим FSP1-Cre трансгену (Bhowmick et al. 2004). В-четвертых, все современные модели рака простаты используют андроген-зависимые промоторы для управления раковым фенотипом или непосредственно или косвенно и поэтому плохо подходят для изучения эффектов модулирования уровней андрогена, поскольку устранение андрогена д. одновременно подавлять экспрессию трансгена. Наконец, в настоящее время нет autochthonous модели, которая реально бы давала костные метастазы, это создает основное ограничение для изучения прогрессирующего рака простаты.
Несмотря на эти ограничения анализ генетически преобразованных модельных по раку простаты мышей оказался довольно успешным для нашего понимания молекулярных путей инициации, прогрессирования и резистентности к кастрации рака простаты. Кроме того, исследования генетически преобразованных мышей привели к идентификации биомаркеров, которые могут предсказывать рецидив болезни и являются ценным преклиническим ресурсом для изучения нового лечения и анализа химио-предупреждающих агентов. Примеры описаны ниже.

Processes that promote prostate carcinogenesis


Единственным наиболее достоверным фактором риска рака простаты является пожилой возраст. Т.к. мужчины моложе 40 имеют один шанс из 10,000 развития рака простаты, риск увеличивается 1 к 7 в возрасте 60 (American Cancer Society 2009). Однако рак простаты не просто побочный продукт старения, т.к. показатели варьируют существенно среди разных популяций. Скорее всего, взаимоотношения между раком простаты и пожилым возрастом отражают взаимодействие средовых, физиологических и молекулярных влияний с нормальными следствиями старения, которые, по-видимому, усиливают эффекты этих влияний. Более того, поскольку точные молекулярные следствия старения, которые наиболее подходят раку простаты, не были выявлены, то разные исследования описывают изменения генной экспрессии, ассоциированные со старением, в частности в строме простаты, включая гены, участвующие в воспалении, оксидативных стрессах и клеточном старении (Begley et al. 2005; Bavik et al. 2006; Bethel et al. 2009).


Inflammation


Различные линии эпидемиологических, патологических и молекулярных доказательств подтверждают идею, что хроническое воспаление причинно связано с канцерогенезом простаты (Haverkamp et al. 2008; Klein and Silverman 2008; Bardia et al. 2009). Напр., экспрессия определенных хемокинов является предсказанием повторного появления биохимической болезни при раке простаты у мужчин (Blum et al. 2008). Более того, применение мощного гетероциклического амина PhIP (2-amino-1-methyl-6-phenyl-imidazo[4,5-b]pyridine), ведет к хроническому воспалению и способствует простатической гиперплазии и PIN у грызунов (Borowsky et al. 2006; Elkahwaji et al. 2007; Nakai et al. 2007; Elkahwaji et al. 2009; Khalili et al. 2010). Одним из наиболее хорошо изученных генов, участвующих в протекции против канцерогенеза простаты, вызываемого PhIP, является GSTP1, который кодирует члена семейства glutathione S-transferase, и отвечает за детоксификацию реактивных видов и эпигенетически замалчивается в большинстве раков простаты за счет метилирования ДНК (Nakayama et al. 2004). Это в основном касается регионов фокального атрофического эпителия простаты и часто обнаруживается у стареющих мужчин, часто в ассоциации с воспалительной реакцией. Такие регионы обычно обладают повышенной эпителиальной пролиферацией и были названы "proliferative inflammatory atrophy" (PIA) (De Marzo et al. 1999). Регионы PIA также часто располагаются вблизи PIN и аденокарциномы и поэтому PIA, как полагают, представляет собой повреждение, предшествующее раку простаты (De Marzo et al. 1999, 2003).
Эти наблюдения вызывают интерес к потенциальным причинам воспалений в простате, которые могут включать гормональные нарушения, такие как измененные уровни андрогена и эстрогена, или инфекция бактериальными или вирусными агентами, физическая травма или пищевые факторы (De Marzo et al. 2007b). В самом деле, чувствительность простатической железы к инфекции, известная по показателю хронического бактериального простатита и потенциальной роли бактериальной инфекции в канцерогенезе простаты, подтверждается идентификацией множественных видов бактерий в большинстве исследованных примеров после простатэктомии (Sfanos et al. 2008). Интересно, что недавнее исследование показало, что индуцированный бактериальный простаты у мышей может вызывать гистологические изменения, напоминающие человеческие PIA и подавление экспрессии гомеобелка Nkx3.1 (Khalili et al. 2010), поскольку уровни экспрессии NKX3.1 в клеточных линиях рака простаты человека, как было установлено, регулируются с помощью воспалительных цитокинов (Markowski et al. 2008).
Подтверждение роли вирусной инфекции как вносящей вклад в хроническое воспаление простаты получено в исследовании редкого наследуемого рака простаты (hereditary prostate cancer (HPC)), которое идентифицировало несколько локусов, ассоциированных с повышенным риском семейного рака простаты (Schaid 2004). Среди этих локусов, HPC1, как было установлено, соответствует RNASEL, которая кодирует 2'-5'-oligoadenylate (2-5A)-зависимую RNase L, эндорибонуклеазу для ssRNA, которая является компонентом интерфероновой реакции на вирусную инфекцию (Carpten et al. 2002). Дальнейшие исследования показали, что R462Q вариант RNASEL обусловливает пониженную активность белка и ассоциирует с повышенным риском спорадического рака простаты (Casey et al. 2002; Xiang et al. 2003), хотя связь этого аллеля, а также др. вариантов RNASEL со спорадическим раком простаты остается спорной (Wiklund et al. 2004; Li and Tai 2006). В частности, существенный процент опухолей простаты от пациентов, несущих вариант аллеля RNASEL, и содержащих новый gammaretrovirus, наз. xenotropic murine leukemia virus-related virus (XMRV) (Urisman et al. 2006; Dong et al. 2007), который экспрессируется в ~20% образцов рака простаты, но не коррелирует с присутствием RNASEL варианта R462Q (Schlaberg et al. 2009). В настоящее время существует значительный интерес к возможности, что XMRV инфекция может играть роль в инициации рака простаты за счет стимуляции воспалительной реакции, но необходимы дальнейшие исследования для воспроизведения этих первоначальных находок и оценки возможной причинной связи (Silverman et al. 2010).

Oxidative stress and DNA damage


Несколько линий доказательств подтверждают, что одним из главных связанных с возрастом влияний на канцерогенез простаты являются оксидативные стрессы и их кумулятивное воздействие на повреждения ДНК (DeWeese et al. 2001; Khandrika et al. 2009; Minelli et al. 2009). Оксидативный стресс возникает в результате дисбаланса реактивных видов кислорода (ROS) и энзимов детоксификации, которые контролируют уровни ROS, это ведет к кумулятивным повреждениям липидов. белков и ДНК. Простата, по-видимому, исключительно уязвима к оксидативным стрессам, вообще-то вследствие воспаления, гормональной дерегуляции, диеты и/или эпигенетических модификаций, таких как молчание GSTP1. Доказательства, связывающие оксидативный стресс и инициацию рака простаты, включают коррелятивные исследования, показавшие, что главные антиоксидантные энзимы редуцированы при PIN и раке простаты у человека, вместе с совпадающим увеличением окисленных ДНК adduct 8-oxy-7,8,dihydro-2'-deoxyguanosine (8-oxy-dG) (Bostwick et al. 2000). Более того, APE/Ref1, мультифункциональный энзим, участвующий в redox контроле ключевых энзимов и в base excision репарации, активируется при раке простаты, тогда как полиморфизмы по APE гену ассоциируют с повышенным риском рака простаты (Kelley et al. 2001; L Chen et al. 2006). Сходным образом, пертурбации путей реакции на оксидативные стрессы, наблюдаемые у генетически преобразованных мышей, моделирующих рак простаты, совпадали с прогрессированием рака (Ouyang et al. 2005; Frohlich et al. 2008). Интересно, что потеря функции гомеобоксного гена Nkx3.1 в простате мышей ведет к дерегуляции экспрессии генов, отвечающих на оксидативные повреждения, и увеличению уровней 8-oxy-dG, что коррелирует с началом PIN (Ouyang et al. 2005), тогда как избыточность функции NKX3.1 гена также, как известно, защищает от повреждений ДНК в линиях клеток рака простаты (Bowen and Gelmann 2010). Поскольку NKX3.1 часто подавляется на ранних стадиях рака простаты, то его инактивация может вносить вклад в наблюдаемую чувствительность простаты к оксидативным стрессам, а также повреждениям ДНК, ассоциированным с инициацией рака.

Telomere shortening


Др. событие, которое участвует в инициации рака простаты, это укорочение теломер, которое в целом ассоциирует с повреждениями ДНК и может приводить к хромосомной нестабильности (Meeker et al. 2002, 2004; Vukovic et al. 2003). Длина теломер коррелирует с исходом болезни (Fordyce et al. 2005; Joshua et al. 2007), поскольку карциномы простаты, а также большинство высокой степени PINs обладают повышенной активностью теломеразы, которая не обнаруживается в доброкачественной ткани простаты (Sommerfeld et al. 1996; Koeneman et al. 1998). Эти наблюдения подтверждают, что длина теломер активно модулируется во время прогрессирования рака простаты, но механистические взаимоотношения между укорочением теломер и инициацией рака или индукцией клеточного старения (see below), остаются неясными. Тем не менее, различные стратегии регуляции длины теломер были исследованы в качестве потенциальных терапевтических агентов (Asai et al. 2003; Chen et al. 2003).

Senescence


Клеточное старение соответствует форме ареста клеточного цикла, при котором клетки остаются полностью жизнеспособны, но не пролиферативны несмотря на воздействие митогенных сигналов (Courtois-Cox et al. 2008; d'Adda di Fagagna 2008; Evan and d'Adda di Fagagna 2009). Большинство ранних работ идентифицировали клеточное старение как мощный механизм супрессии опухолей, которое предупреждает проявление злокачественного фенотипа после онкогенного инсульта. В частности, активированные онкогены, как полагают, индуцируют старение посредством различных молекулярных механизмов, включая репликативный стресс или образование ROS, или как реакцию на повреждения ДНК. Т.о., онкогенами индуцируемое старение может играть центральную роль в предупреждении прогрессии пре-неопластических повреждений к состоянию полной злокачественности.
В простате клеточное старение, как было установлено, происходит во время связанного с возрастом увеличения размера простаты и участвует в механизме опухолевой супрессии канцерогенеза простаты. Т.о., SA-β-Gal, широко используемый биомаркер старения, часто обнаруживается в BPH в простате человека (Choi et al. 2000; Castro et al. 2003). Более того, др. маркеры старения, включая p14arf и p16ink4a, увеличиваются с возрастом и особенно в доброкачественных опухолях, указывая тем самым, что они могут служить маркерами, которые отличают вялую от агрессивной формы болезни (Zhang et al. 2006). В дополнение к изменениям, связанным со старением, наблюдаемым в эпителиальных клетках, стареющие первичные простатические фибробласты обладают сигнатурами генной экспрессии, ассоциированными с оксидативными повреждениями и повреждениями ДНК, которые могут, в свою очередь, влиять на инвазивное поведение эпителиальных клеток (Bavik et al. 2006). Очевидно, что изменения в экспрессии генов, влияющих на оксидативные повреждения и реакции на повреждения ДНК, также обнаруживаются в строме простаты у старых, склонных к опухолям, крыс (Bethel et al. 2009), также как и в реактивной строме простатических опухолей у человека (Dakhova et al. 2009).
Исследования генетически преобразованных мышей предоставили механистическую информацию о роли старения для туморогенеза простаты. В частности, полная условная инактивация Pten гена опухолевого супрессора ведет к PIN повреждениям, которые обнаруживают фенотип старения, который может быть преодолен за счет инактивации p53 (Z Chen et al. 2005), но он усиливается в комбинации с инактивацией Skp2 E3-ubiquitin лигазы (Lin et al. 2010). Базируясь на этих находках в мышиных моделях, одной из возможных интерпретаций временных различий между появлением латентного рака простаты и появлением клинического рака простаты, является то, что клеточное старение может участвовать в супрессии прогрессирования агрессивной болезни, поскольку дополнительные онкогенные события могут быть необходимы для преодоления механизма старения, чтобы способствовать прогрессированию болезни.

Genomic alterations


Активный геномный анализ рака простаты идентифицировал изменения количества копий и хромосомные перестройки, ассоциированные с канцерогенезом простаты. В частности, ряд важных соматических альтераций был идентифицирован с помощью comparative genomic hybridization (CGH) в виде избытка или потери хромосомных регионов, включая избыток 8q и потери 3p, 8p, 10q, 13q и 17p (Dong 2001; Lapointe et al. 2007; Taylor et al. 2010). Важно. что некоторые из этих генетических альтераций также были идентифицированы в PIN, а также в PIA повреждениях, это подтверждает взаимосвязь этих предшествующих состояний с раком простаты и подчеркивает из значение для способствования прогрессии рака. Наконец, несколько ключевых регуляторных генов было картировано в этих хромосомных регионах, лежащих в основе альтераций количества копий, включая NKX3.1 в 8p21, PTEN в 10q23 и MYC в 8q24. Однако, напротив исследования по целенаправленному ресеквенированию подтвердили, что соматические точечные мутации могут встречаться относительно нечасто при раке простаты, в генах супрессоров опухолей, таких как TP53, лежащими вместо этого в основе альтераций количества копий (Taylor et al. 2010).

Genetic factors


Проделаны обширные попытки идентифицировать локусы генетической чувствительности к раку простаты как посредством анализа наследственных факторов, ассоциированных с семейным риском раннего начала болезни, так и сравнительно недавно посредством изучения ассоциаций по всему геному. В частности, локусы чувствительности к раку простаты, ассоциированные с HPC, были картированы в 1q24-25 (HPC1), 17p11 (HPC2) и Xq27-28 (HPCX) (Xu et al. 1998, 2001a,b), которые соответствовали RNASEL (HPC1), которые рассмотрены выше, и ELAC (HPC2), гену с неизвестной функцией. Дополнительные исследования ассоциаций по всему геному идентифицировали многочисленные single-nucleotide polymorphisms (SNPs), которые ассоциируют с риском рака (Thomas et al. 2008; Eeles et al. 2009; Gudmundsson et al. 2009; Kader et al. 2009). В частности, главный локус, идентифицированный при этих исследованиях геномных ассоциаций, идентифицирован с помощью множественных полиморфизмов последовательностей в 8q24, проксимально к MYC, и будет рассмотрен ниже. К сожалению, большинство др. локусов, идентифицированных при изучении геномных ассоциаций, не были воспроизведены в др. базирующихся на популяциях исследованиях, включая анализ групп с высоким риском рака простаты, таких как афро-американцы (Hooker et al. 2010). Наконец, исследования индивидуальных генетических локусов идентифицировали редкие полиморфизмы последовательностей, ассоциированные с повышенным риском рака, напр., C154T полиморфизм в локусе NKX3.1 (Gelmann et al. 2002).

Epigenetic alterations


Эпигенетические пертурбации также, как полагают, представляют собой важные факторы, вносящие вклад в канцерогенез простаты, и могут являться пригодными биомаркерами прогрессирования болезни (Li et al. 2005; Nelson et al. 2007, 2009). Напр., метилирование ДНК участвует в замалчивании генов, в сигнальной трансдукции, гормональной реакции, контроле клеточного цикла и реакции на оксидативные повреждения, такие как GSTP1. Более того, опухоли простаты обнаруживают глобальные изменения в модификации хроматина в соответствии с прогрессированием рака (Kondo et al. 2008; Ke et al. 2009), это, скорее всего, результат существенных пертурбаций в программе экспрессии генов в опухолевых клетках. Одна из ключевых модификаций, ассоциированных с канцерогенезом простаты, это триметилирование лизинового остатка 27 гистона H3 (H3K27-me3), которая обеспечивается с помощью гистоновой methyltransferase Ezh2, ключевого онкогенного драйвера прогрессирования болезни и метастазирования (Varambally et al. 2002). Поскольку H3K27-me3 метка ассоциирована с репрессией транскрипции, то повышенные уровни её при раке простаты ассоциированы с репрессией генов супрессоров опухолей, таких как DAB2IP, члена семейства Ras GTPase (H Chen et al. 2005). Глобальные изменения в гистоновых модификациях ассоциированы также с клеточным старением, посредством развития ассоциированных со старением фокусов (senescence-associated foci (SAHF)), которые включают эпигенетические метки молчания хроматина (Funayama and Ishikawa 2007). В будущем глобальный анализ гистоновых модификаций с помощью с помощью подхода секвенирования следующего поколения может предоставить больше информации о кумулятивных эффектах этих модификаций для канцерогенеза простаты.

Molecular mechanisms of prostate cancer initiation and progression


NKX3.1 down-regulation


Подавление гомеобоксного гена NKX3.1 представляет собой частое и критическое событие в инициации рака простаты и , скорее всего, связано со множественными механизмами (Abate-Shen et al. 2008). NKX3.1 локализуется внутри минимальной делетированной области в 150-Mb хромосомы 8p21.2 , которая обнаруживает потерю гетерозиготности (loss-of-heterozygosity (LOH)) в более 85% высокой степени PIN повреждений и аденокарцином (Emmert-Buck et al. 1995; Vocke et al. 1996; Haggman et al. 1997; Swalwell et al. 2002; Bethel et al. 2006). Однако хотя LOH 8p21 прогрессивно увеличивается в частоте со степенью развития рака, оставшийся аллель NKX3.1 остается не мутантным (Vocke et al. 1996; Voeller et al. 1997; Ornstein et al. 2001; Bethel et al. 2006). Кроме того, в случае или вне зависимости от наличия 8p21 LOH, имеются существенные доказательства, что NKX3.1 подвергается эпигенетическому подавлению, вообще-то в результате метилирования промотора (Asatiani et al. 2005). Хотя более ранние исследования позволили предположить, что экспрессия NKX3.1 полностью теряется в продвинутых опухолях (Bowen et al. 2000), недавний анализ с использованием высоко чувствительных антител показал, что низкие уровни экспрессии NKX3.1 могут быть продемонстрированы в почти во всех исследованных раках простаты и метастазах (Gurel et al. 2010). Т.о., очевидно, что происходит отбор на снижение, но не потеря экспрессии NKX3.1 по мере прогрессирования рака простаты.
Эти находки наводят на размышления, поскольку Nkx3.1, как было установлено, является критическим регулятором дифференцировки эпителия простаты и функции стволовых клеток в мышиных моделях. Во время развития Nkx3.1 экспрессируется во всех эпителиальных клетках возникающего зачатка простаты из урогенитального синуса и представляет собой самый ранний из известных маркеров эпителия простаты (Bhatia-Gaur et al. 1999). В отсутствие Nkx3.1, наблюдается достоверное снижение ветвления простатических протоков, а также продукции секреторных белков (Bhatia-Gaur et al. 1999; Schneider et al. 2000; Tanaka et al. 2000). Интересно, что молодые взрослые Nkx3.1 гетерозиготные и гомозиготные мутанты часто обнаруживаю гиперплазию и дисплазию эпителия простаты и часто вызывают intraductal neoplasia (PIN) в возрасте 1 года (Bhatia-Gaur et al. 1999; Schneider et al. 2000; Tanaka et al. 2000; Abdulkadir et al. 2002; Kim et al. 2002a). Эти находки согласуются с супрессирующей опухолевой активностью NKX3.1 в культуре клеток и в ксенотрансплантатах (Kim et al. 2002a; Lei et al. 2006). Наконец, недавняя работа показала, что экспрессия Nkx3.1 в androgen-супрессированной простате маркирует редкую популяцию эпителиальных стволовых клеток простаты, которая является источником рака простаты в мышиных моделях (Z Wang et al. 2009).
Анализ функции Nkx3.1 в опухолевых клетках человека и генетически преобразованных мышей предоставляет информацию о его потенциальной роли в инициации рака. В частности, инактивация Nkx3.1 у мышей ведет к дефектной реакции на оксидативные повреждения, тогда как его экспрессия в линии клеток рака простаты человека защищает от повреждений ДНК и регулируется с помощью воспаления (Ouyang et al. 2005; Markowski et al. 2008; Bowen and Gelmann 2010). Причинная роль Nkx3.1 в этих процессах подтверждается анализом генов, которые дерегулируются вследствие пертурбаций экспрессии Nkx3.1 в мышиных моделях или линиях клеток человека (Magee et al. 2003; Ouyang et al. 2005; Muhlbradt et al. 2009; Song et al. 2009). Эта и др. находки привели к модели, согласно которой NKX3.1 представляет собой гаплонедостаточный ген опухолевого супрессора, который действует как ген привратник ("gatekeeper") для инициации рака простаты (Kim et al. 2002a; Gelmann 2003; Magee et al. 2003).

Myc up-regulation


Давно известно, что область хромосомы 8q24, соответствующая онкогену MYC , соматически амплифицируется в субнаборе продвинутых опухолей простаты (Jenkins et al. 1997; Sato et al. 1999). Однако недавние исследования подтвердили роль избыточной экспрессии MYC в инициации рака, т.к. ядерный MYC белок активируется во многих PIN повреждениях и большинстве карцином в отсутствие амплификации генов (Gurel et al. 2008). Эти находки могут соответствовать идентификации основного локуса чувствительности в 8q24 при некоторых крупномасштабных исследованиях ассоциаций по всему геному с раком простаты, а также с др. эпителиальными раками (Amundadottir et al. 2006; Freedman et al. 2006; Gudmundsson et al. 2007, 2009; Haiman et al. 2007; Yeager et al. 2007, 2009; Al Olama et al. 2009). Множественные SNPs, ассоциированные аллелем риска рака простаты, образуют кластеры внутри трех независимых регионов бедного генами геномного локуса, занимающего ~1.2 Mb между FAM84B и MYC, при этом MYC располагается ~250 kb от самого ближайшего SNP маркера. Детальный анализ ещё не выявил какой-либо корреляции между аллелями риска и уровнями экспрессии MYC РНК в образцах из опухоли простаты или присутствие какого-либо не кодирующего белок гена, такого как microRNAs (miRNAs) (Pomerantz et al. 2009). Тем не менее дальнодействующие регуляторные элементы MYC были идентифицированы недавно в этой области, это открывает возможность, что аллели риска могут изменять регуляцию экспрессии MYC (Jia et al. 2009; Sotelo et al. 2010). Интересно, что др.недавнее исследование установило, что X-сцепленный ген FOXP3 кодирующий winged helix транскрипционный фактор, который репрессирует экспрессию MYC (хотя очевидно не через удаленные энхансер-связывающие сайты), и сам мутантен в раке простаты (L Wang et al. 2009).
На функциональном уровне трансгенные мыши, избыточно экспрессирующие человеческий MYC обнаруживают быстрое образование PIN, сопровождаемое прогрессированием до инвазивной аденокарциномы с редкими метастазами (Ellwood-Yen et al. 2003), тогда как форсированная экспрессия MYC достаточна, чтобы иммортализовать нетуморогенные эпителиальные клетки простаты человека (Gil et al. 2005). Интересно, что биоинформационный анализ идентифицировал экспрессионную сигнатуру, характеризующуюся подавлением Nkx3.1 и активацией Pim1, который, как известно, сотрудничает с Myc в лимфомах (Ellwood-Yen et al. 2003). В согласии с этими данными и лентивирусная коэкспрессия человеческого MYC с мышиным Pim1 в тканевых рекомбинантах, приводящие к кооперативному образованию карцином с нейроэндокринной дифференцировкой (Wang et al. 2010).

TMPRSS2-ERG translocations


Важные недавние исследования идентифицировали хромосомные перестройки, которые активируют членов семейства ETS транскрипционных факторов (ERG, ETV1 и ETV4) в большинстве карцином простаты (Tomlins et al. 2005, 2007a; Iljin et al. 2006; Mehra et al. 2007b; Mosquera et al. 2007; Hu et al. 2008; Rouzier et al. 2008; Saramaki et al. 2008). Наиболее распространенной среди них это слитый ген TMPRSS2-ERG, взывающий экспрессию N-треимнально укороченного ERG белка под контролем чувствительного к андрогену промотора TMPRSS2 (Tomlins et al. 2005; Iljin et al. 2006; Perner et al. 2006; J Wang et al. 2006; Clark et al. 2007). Т.к. TMPRSS2 и ERG расположены на расстоянии ~3 Mb на хромосоме 21q, то эта перестройка осуществляется посредством или интерстициальной делеции, которые наиболее распространены, или несбалансированной межхромосомной транслокации (Iljin et al. 2006; Perner et al. 2006). Частота подобных слияний TMPRSS2-ERG составляет ~15% в высокой степени PIN повреждениях и ~50% в локальных раках простаты (Clark et al. 2008; Mosquera et al. 2008; Albadine et al. 2009), подтверждая, что эта перестройка или происходит после инициации рака или напротив соответствует раннему событию, которое предрасполагает к клиническому прогрессированию. Интересно, что образование таких хромосомных перестроек может быть непрямым следствием функции AR, т.к. исследования на чувствительных к андрогену LNCaP клетках показали, что связывание AR вызывает хромосомную близость между локусами TMPRSS2 и ERG, что и ведет к возникновению слияний TMPRSS2-ERG вследствие повреждения ДНК (Lin et al. 2009; Mani et al. 2009). Кроме того, передача сигналов андрогена может рекрутировать topoisomerase II на сайты связывания AR, приводя к индукции двунитчатых разрывов даже в отсутствие генотоксических стрессов (Haffner et al. 2010).
Несмотря на превалирование таких геномных перестроек, функциональное значение слияния TMPRSS2-ERG и др. ETS перестроек при раке простаты всё ещё не установлено. Недавно анализ иммунопреципитации всего генома показал, что ERG может соединяться с AR нижестоящими генами мишенями и нарушать передачу сигналов AR в клетках рака простаты благодаря эпигенетическому замалчиванию, это согласуется с ролью в ингибировании дифференцировки эпителия простаты (Yu et al. 2010). Более того, анализ активации ETS гена в клеточных культурах, а также у трансгенных мышей подтвердил, что активация ETS способствует EMT и опухоль-инвазивным свойствам (Tomlins et al. 2007a, 2008a; Klezovitch et al. 2008; J Wang et al. 2008), хотя эффекты довольно умеренные. У трансгенных мышей экспрессия укороченных человеческих ERG трансгенов ведет к минимальному или слабому PIN фенотипу (Tomlins et al. 2007a, 2008a; Klezovitch et al. 2008). Однако экспрессия укороченных ERG synergizes с потерей Pten, чтобы вызывать высокой степени PIN или карциному у мыши (Carver et al. 2009; King et al. 2009). Кроме того, недавние находки указывают на то, что TMPRSS2-ERG-позитивные опухоли ассоциируют с делецией небольшой геномной области на 3p14, указывая на др. кооперативное взаимодействие при туморогенезе (Taylor et al. 2010). Все эти находки подтверждают, что ETS перестройки избираются прежде всего по их способности нарушать программу дифференцировки и/или способствовать прогрессированию рака простаты посредством кооперативных взаимодействий с др. трансформирующими событиями.

PTEN


PTEN первоначально был идентифицирован как опухолевый супрессор, который часто мутирует или делетирован во многих раках, включая рак простаты (Salmena et al. 2008). Отношение потери PTEN к раку простаты первоначально истекало из его локализации в хромосомой области 10q23, которая часто подвергалась потере аллеля при опухолях простаты (Wang et al. 1998; Whang et al. 1998; McMenamin et al. 1999; Dong et al. 2007). В более ранних исследованиях были получены противоречивые данные относительно того, оба ли аллеля делетируются при раке простаты, или, если делетируется один, то мутантен ли оставшийся аллель, или экспрессия белка PTEN снижена, инактивирована или изменена его субклеточная локализация. Недавние исследования касались числа копий PTEN, мутационного статуса и/или экспрессии белка в первичных или устойчивых к кастрации опухолях с использованием множественных экспериментальных подходов (Verhagen et al. 2006; Schmitz et al. 2007; Sircar et al. 2009; Taylor et al. 2010). В комбинации с данными предыдущих сообщений эти исследования подтвердили заключение, что PTEN испытывает потерю числа копий в качестве раннего события канцерогенеза простаты и это коррелирует с прогрессированием к агрессивной форме болезни, резистентной к кастрации. Интересно, что эти исследования также подтвердили, что низкие уровни активности PTEN могут сохраняться при раке простаты-наблюдение согласующееся с гаплонедостаточностьтю NKX3.1 и регулятора клеточного цикла p27 cell cycle regulator (Gao et al. 2004a; Abate-Shen et al. 2008), и это может отражать относительную вялость опухолей простаты.
Анализ делеций Pten у генетически преобразованных модельных мышей открыл их кооперативность с инактивацией др. ключевых генов, которые дерегулируются при канцерогенезе простаты и была также получена информация о новых терапевтических средствах для лечения рака простаты. Потеря в зародышевой линии Pten у гетерозиготных мутантов или or условная делеция в эпителии простаты вызывает PIN и/или аденокарциному (Di Cristofano et al. 1998a; Podsypanina et al. 1999; Trotman et al. 2003; Wang et al. 2003). Инактивация Pten, как было установлено, кооперирует с потерей функции гомеобоксного гена Nkx3.1, активацией протоонкогена c-Myc или слиянием TMPRSS-ERG (Kim et al. 2002c, 2009; Carver et al. 2009; King et al. 2009). Кроме того, исследования потери Pten-совместно с пертурбациями регуляторов клеточного цикла, такими как p27, p18ink4c и p14arf (Di Cristofano et al. 2001; Bai et al. 2006; Z Chen et al. 2009) или компонентами ключевых сигнальных путей, таких как Rheb, TSC2 и Rictor (L Ma et al. 2005; Nardella et al. 2008; Guertin et al. 2009)-ещё больше подчеркивают важность гаплонедостаточности для рака простаты. Интересно, что потребность в комплексе mTORC2, также как и в изоформе p110β PI3K для формирования опухоли вследствие потери Pten подтверждает, что эти сигнальные компоненты могут представлять дополнительные и/или альтернативные мишени для терапевтического вмешательства (Jia et al. 2008; Guertin et al. 2009). Более того, наблюдение, что полная инактивация Pten в опухолях простаты мыши ведет к клеточному старению (Z Chen et al. 2005) привело к идее, что новые терапевтические подходы могут способствовать старению для селективного воздействия (targeting) на клетки опухоли простаты посредством нокдауна функции Pten (Alimonti et al. 2010) или воздействия на Skp2 (Lin et al. 2010). очевидно, что уменьшение или потеря PTEN в раке простаты предрасполагает к возникновению рака простаты, резистентного к кастрации (Mulholland et al. 2006; Shen and Abate-Shen 2007). В частности, пертурбации экспрессии PTEN в линиях клеток рака простаты человека или целенаправленные делеции Pten при раке простаты мыши достаточно для возникновения нечувствительности к кастрации (Lin et al. 2004; Bertram et al. 2006; Gao et al. 2006b; Wu et al. 2006). Хотя это может отражать способность PTEN взаимодействовать непосредственно с AR, но механистические детали, с помощью которых потеря PTEN способствует резистентности к кастрации, остаются неизвестными.

Signaling pathways-Akt/mTOR and MAPK signaling


Как отмечалось выше, многочисленные доказательства указывают на то, что потеря функции Pten lведет к усилению активности сигнального пути Akt/mTOR при раке простаты, преже всего, за счёт активации Akt1 (Thomas et al. 2004; ML Chen et al. 2006; Mulholland et al. 2006; Shen and Abate-Shen 2007). Активация этого пути при раке простаты может также иметь место благодаря активирующим мутациям Akt1 (Boormans et al. 2008) или благодаря активации p110? изоформы PI3K (Hill et al. 2010; Lee et al. 2010). Функциональные следствия активации Akt/mTOR пути имеют отношение к раку простаты, резистентному к кастрации, как это было показано с помощью генетически преобразованных модельных мышей, в исследованиях избыточной функции на моделях с ортотопическими трансплантациями или рекомбинациями тканей, а также на линиях клеток человека (Majumder et al. 2003; Uzgare and Isaacs 2004; Gao et al. 2006a; Xin et al. 2006). Активация Akt происходит прежде всего на клеточной мембране и на поэтому чувствительна к уровнями холестерола в клетках рака простаты (Zhuang et al. 2005; Adam et al. 2007); однако, Akt выполняет дополнительные функции в ядре, которые зависят от уровней PML (Trotman et al. 2006). Вследствие активации Akt частично происходит активация передачи сигналов NF-κB посредством стимуляции IKK (Dan et al. 2008). Напротив, функциональные исследования мышиных моделей, и исследования корреляций при раке простаты человека выявили значение дерегуляции передачи сигналов NF-κB для возникновения чувствительности к андрогену, для метастазирования и исходов болезни (Fradet et al. 2004; Ismail et al. 2004; Lessard et al. 2006; Luo et al. 2007; Zhang et al. 2009).
В дополнение к передаче сигналов Akt/mTOR, передача сигналов Erk (p42/44) MAPK также часто активируется при раке простаты, особенно при продвинутой болезни, и она часто скоординировано дерегулируется вместе с передачей сигналов Akt (Abreu-Martin et al. 1999; Gioeli et al. 1999; Paweletz et al. 2001; Malik et al. 2002; Thomas et al. 2004; Kinkade et al. 2008). Одновременная активация этих сигнальных путей способствует прогрессированию опухолей и резистентности их к кастрации в линиях клеток рака простаты и мышиных моделях (Uzgare and Isaacs 2004; Gao et al. 2006a), поскольку комбинированное ингибирование этих путей ингибирует резистентный к кастрации рак простаты у генетически преобразованных мышей (Kinkade et al. 2008). В противоположность передаче сигналов Akt/mTOR вышестоящие события, которые ведут к активации передачи сигналов Erk MAPK, менее известны, но, как полагают, сцеплены с аберрантной передачей сигналов фактора роста (Gioeli 2005). Хотя мутации RAS или RAF редко обнаруживаются при раке простаты человека, этот путь часто нарушен в продвинутых раках простаты (Taylor et al. 2010). Очевидно, что экспрессия активированных форм Raf или Ras в эпителии простаты мыши ведет к активации MAPK и способствует образованию рака простаты (Jeong et al. 2008; Pearson et al. 2009). Интересно, что небольшой процент агрессивных опухолей простаты содержит транслокацию B-RAF или C-RAF , что вызывает активацию (Palanisamy et al. 2010), предположительно из-за пертурбаций передачи сигналов Ras или Raf, рака простаты посредством механизмов, отличных от активирующих мутаций.

Oncogenic tyrosine kinases


Дерегуляция экспрессии онкогенной тирозин киназы изучалось активно при многих раках, поскольку это могло выявить мишени для терапевтических вмешательств (Gschwind et al. 2004). При раке простаты, аберрантная передача сигналов тирозин киназы, особенно, через Her2/Neu или SRC тирозин киназы, участвует в прогрессировании болезни, прогрессировании метастазирования и в резистентности к кастрации и, следовательно, может служить ключевой мишенью для терапии у пациентов с продвинутой болезнью (Mellinghoff et al. 2004; Fizazi 2007).В частности, стимуляция передачи сигналов AR ведет к активации SRC в клетках рака простаты, это может приводить к фосфорилированию AR, резистентности к кастрации и к клеточной пролиферации и инвазивности (Migliaccio et al. 2000; Agoulnik et al. 2005; Kraus et al. 2006). Однако более функциональный анализ SRC и др. онкогенных тирозин киназ ограничился исследованиями линий клеток рака простаты в культурах или ксенотрансплантат, для получения дальнейшей информации необходим анализ моделей in vivo и коррелятивные исследования клинических образцов.

Developmental signaling pathways


Молекулярный анализ развития простаты довольно информативен для канцерогенеза простаты, недавние исследования показали, что опухоли простаты экспрессируют широкий круг генов, обычно экспрессирующихся во время эмбрионального и неонатального развития, указывая тем самым, что прогрессирование рака реактивирует программы эмбрионального развития генной экспрессии (Schaeffer et al. 2008; Pritchard et al. 2009). В частности, повышение канонического сигнального пути Wnt может играть роль в возникновении резистентности к кастрации (G Wang et al. 2008), поскольку рак простаты у мышей может возникать в результате инактивации Apc или избыточной экспрессии постоянно активного β-catenin вместе с активированной K-ras (Bruxvoort et al. 2007; Pearson et al. 2009; Yu et al. 2009). Напротив, доказательства с опуходями человека указывают на то, что ядерная локализация β-catenin скоррелирована обратным образом с прогрессированием опухоли (Horvath et al. 2005; Whitaker et al. 2008), указывая тем самым, что каноническая передача сигналов Wnt может не играть существенной роли в прогрессировании рака простаты. Относительно пути Hedgehog , хотя имеются существенные доказательства, что активация передачи сигналов Hedgehog играет важную роль в прогрессировании рака простаты, остается неясным, происходит это за счет аутокринного механизма в эпителиальных клетках (Karhadkar et al. 2004; Sanchez et al. 2004) или, альтернативно, за счет передачи паракринных сигналов с вовлечением стромальных компонентов (Yauch et al. 2008; Shaw et al. 2009). Наконец, передача паракринных сигналов FGF также участвует в раке простаты у модельных мышей посредством или эпителиальной активации FGFR1 или избыточной экспрессии в строме FGF10 (Acevedo et al. 2007; Memarzadeh et al. 2007). Эта активация передачи сигналов FGF может предоставлять механизм активации пути Erk MAPK, наблюдаемой при прогрессировании рака простаты.

Ezh2


Ген группы Polycomb EZH2 кодирует гистоновую lysine methyltransferase, которая часто активирована в продвинутых раках простаты, в некоторых случаях посредством амплификации генов (Varambally et al. 2002; Saramaki et al. 2006), и ассоциирована с агрессивными опухолями (Bachmann et al. 2006).Экспрессия EZH2 негативно регулируется с помощью miR-101, а экспрессия miR-101 снижается во время прогрессирования рака, что сопровождается одновременной соматической потерей одного или обоих аллелей miR-101 (Zhao et al. 2007). Среди мишеней для EZH2 находится NKX3.1, который репрессируется посредством экспрессии ERG и зависит от H3K27 триметилирования (Kunderfranco et al. 2010). Др. гены мишени для EZH2 в раке простаты ассоциируют специфически с метастазами, включая E-cadherin (Cao et al. 2008) и DAB2IP (H Chen et al. 2005), которые способствуют метастазированию рака простаты посредством активации Ras и NF-κB путей (Min et al. 2010). Однако, Ezh2, как было установлено, функционирует в цитоплазме, контролируя полимеризацию актина в клетках простаты и вне её (Su et al. 2005; Bryant et al. 2008), следовательно, анализ генов мишеней не может полностью объяснить функцию EZH2 в прогрессировании рака.

miRNAs


miRNAs регулируют нормальные процессы роста и развития, а также патогенетические процессы, ассоциированные с раком, а анализ их паттерна экспрессии оказался эффективным для стратификации опухолей человека (Lu et al. 2005; Volinia et al. 2006). исследования профилей экспрессии опухолей простаты человека и ксенотрансплантатов показало, что паттерны экспрессии miRNAs позволяют различать между вялыми и агрессивными опухолями (Porkka et al. 2007; Ambs et al. 2008; Ozen et al. 2008; Coppola et al. 2009; DeVere White et al. 2009), а специфические miRNAs участвуют в появлении раков простаты. резистентных к кастрации (Shi et al. 2007; Sun et al. 2009). В согласии с этими находками, ключевые ферментативные компоненты синтеза и процессинга miRNA, такие как Dicer, активируются во время прогрессирования рака простаты (Chiosea et al. 2006; Ambs et al. 2008; Poliseno et al. 2010a), поскольку функциональный анализ мышей с условной делецией Dicer подтвердил роль miRNAs для пролиферации эпителия в простате (Zhang et al. 2010). Более того, miRNAs выполняют специфические роли в регуляции критических генов мишеней, т.к. кластер miR-106b-25 негативно регулирует экспрессию PTEN (Poliseno et al. 2010a), поскольку геномная потеря miR-101 ведет к активации EZH2 при прогрессировании рака простаты (Varambally et al. 2008). Кроме того, функциональный анализ кластера miR-15a-miR-16-1 в регуляции экспрессии CCND1, WNT3A и BCL2 в раке простаты представил пример потенциального терапевтического успеха от восстановления экспрессии miRNAs (Bonci et al. 2008), тогда как детекция miRNAs в плазме человека стала рассматриваться как платформа для детекции по крови рака человека (Mitchell et al. 2008). Безусловно, недавнее исследование показало, что экспрессируемый псевдоген PTENP1 может регулировать экспрессию PTEN при раке простаты за счет конкурентного связывания miRNA (Poliseno et al. 2010b), демонстрируя новый механизм для регуляции экспрессии генов в опухолях человека

AR function and castration resistance


AR and the emergence of castration resistance


AR является ядерным рецептором гормона, чья передача сигналов играет ключевую роль как для нормального развития простаты, так и рака простаты. Наиболее обильным андрогеном является тестостерон, которые синтезируется тестисами и превращается в более активный метаболит dihydrotestosterone в ткани простаты благодаря активности 5a-reductase. Кроме того, надпочечники синтезируют минорные андрогеновые виды, включая androstenedione и dehydroepiandrosterone (DHEA), которые могут превратиться в тестостерон. У пациентов терапия по удалению андрогена осуществляется применением аналогов gonadotropin-releasing гормона и/или с помощью хирургической кастрации (orchiectomy), часто в комбинации с анти-андрогенами, такими как flutamide или bicalutamide.
Вследствие устранения андрогенов зависимость от андрогена ткани простаты проявляется быстрыми клеточным апоптозом и инволюцией до регрессирующего состояния (Fig. 3). В культуре, однако андроген-зависимые линии клеток простаты прекращают пролиферацию, когда андроген устраняется, но не подвергаются апоптозу (Watson et al. 2005; Gao et al. 2006a). Напротив в экспериментах по восстановлению ткани та же самая линия клеток простаты обнаруживает апоптоз вследствие депривации андрогена, указывая тем самым, что апоптическая реакция индуцируется стромальной тканью (Gao et al. 2006a). Эти находки согласуются с более ранними экспериментами во восстановлению ткани, которые анализировали рекомбинацию AR-нулевого мутантного эпителия со стромой дикого типа (Kurita et al. 2001). Т.о., зависимость от андрогена эпителия простаты in vivo нуждается в паракринной активности стромальных AR, подобно потребности в мезенхимных AR при эпителиально-мезенхимных взаимодействиях во время раннего органогенеза простаты (Shen and Abate-Shen 2007). Согласуется с этим заключением и то, что условная делеция AR и в эпителии и в строме у TRAMP мышей ведет к мелким опухолям с пониженной пролиферацией по сравнению с теми, что формируются после делеции AR, специфичной для эпителия (Niu et al. 2008b).
В эпителии нормальной простаты AR супрессируют пролиферацию клеток, поскольку probasin-Cre-обусловленная условная делеция AR ведет к усилению пролиферации, сопровождаемой снижением экспрессии маркеров дифференцировки (Wu et al. 2007). При раке простаты, однако, AR супрессирует пролиферацию базальных клеток, поддерживает жизнеспособность просветных клеток и способствует метастазированию, как показал анализ условной делеции AR в контексте модели TRAMP (Niu et al. 2008a). Этот сложный фенотип потери функции контрастирует с более прямыми исследованиями избыточности функции, т.к. трансгенные мыши, избыточно экспрессирующие дикого типа AR под контролем промотора probasin, дают PIN (Stanbrough et al. 2001), тогда как избыточная экспрессия AR missense мутации приводит к раку простаты (Han et al. 2005). Итак, очевидно, что AR скорее всего играет разные специфичные для типов клеток роли как в нормальных, так и раковых клетках, которые модулируются с помощью взаимодействий с др. ключевыми регуляторами судьбы эпителия простаты. Напр., Nkx3.1 негативно регулирует транскрипцию AR и сигнальную активность (Lei et al. 2006), тогда как геномный анализ AR enhancer-связывающих сайтов выявляет, скорее всего, взаимодействия с Nkx3.1 и FoxA1, др. ключевым транскрипционным регулятором дифференцировки эпителия простаты (Gao et al. 2005; He et al. 2010).

Retention of AR signaling in castration resistance


Даже когда рак простаты прогрессирует до резистентности к кастрации, активация и передача сигналов AR остаются устойчивыми за счет разнообразных механизмов (Fig. 3; Taplin and Balk 2004; Attard et al. 2009a; Bonkhoff and Berges 2010). Заметим, что опухоли, резистентные к кастрации, экспрессируют AR, также как и гены мишени для AR, такие как PSA, указывая, что активность пути не изменена (Gregory et al. 1998). Эти находки были более строго подтверждены ключевыми экспериментами, показавшими, что ксенотрансплантаты, которые были отобраны по резистентности к кастрации, прежде всего отличны от своих родительских андроген-зависимых линий в отношении уровней экспрессии AR (Chen et al. 2004). Т.о., передача сигналов андрогена переключается с паракринного механизма с участием стромы в андроген-зависимых клетках на аутокринный механизм резистентности к кастрации (Gao et al. 2001).
Несколько молекулярных механизмов описано в отношении способности AR сохранять сигнальную активность при раке простаты. резистентного к кастрации. Эти механизмы включают амплификацию количества копий гена AR приблизительно на треть в резистентных к кастрации карциномах (Visakorpi et al. 1995; Koivisto et al. 1997; Linja et al. 2001). Др. 10%-30% опухолей обладают мутациями избыточности функции AR, которые могут обусловливать повышенную стабильность белка, более высокую чувствительность к андрогенам, новые реакции на др. стероидные гормоны, активность, независимую от лигандов, или повышенное рекрутирование AR ко-активаторных белков (Taplin et al. 1995, 2003; Zhao et al. 2000; Robzyk et al. 2007; Brooke et al. 2008; Steinkamp et al. 2009). Кроме того, недавние исследования показали, что экспрессия альтернативных сплайс-изоформ, кодирующих постоянно активные варианты AR, также происходит при резистентном к кастрации раке (Dehm et al. 2008; Guo et al. 2009; Hu et al. 2009). Наконец, необычный механизм усиления сигнальной активности AR это эндогенная экспрессия энзимов. синтезирующих андроген опухолевой тканью, который может приводить к de novo синтезу андрогена или превращению более слабых надпочечниковых андрогенов в тестостерон и dihydrotestosterone (Titus et al. 2005; Stanbrough et al. 2006; Locke et al. 2008; Montgomery et al. 2008).
Независимая от лиганда активация AR может также осуществляться посредством активации сигнальных путей фактора роста. Интересно, что активация пути PI3K посредством делеции Pten , по-видимому, особенно эффективна, т.к. PIN повреждения у двойных мутантов Nkx3.1;Pten мвши обнаруживают резистентность к кастрации еще до образования карциномы (Gao et al. 2006b). Более того, анализ андроген-зависимых клеточных линий в экспериментах по воссозданию ткани, показал, что резистентность к кастрации может быть индуцирована активацией пути PI3K и синергично усиливается с помощью активации передачи сигналов MAPK, но остается зависимой от функции AR (Gao et al. 2006a; Jiao et al. 2007). На молекулярном уровне передача сигналов ростового фактора может усиливать транскрипционную активность AR за счет увеличения фосфорилирования тирозина или вообще за счёт повышенной ubiquitination AR (Guo et al. 2006; Xu et al. 2009).
Наконец, резистентность к кастрации может быть усилена за счет повышенной воспалительной реакции. Напр., продукция interleukin-1β с помощью инфильтрующихся макрофагов может приводить к дерепрессии AR корепрессорного комплекса в клетках опухоли простаты, тем самым превращая AR антагонистов в агонисты (Zhu et al. 2006). Кроме того, продукция воспалительных цитокоинов с помощью B лимфоцитов может приводить к транслокации в ядро IKKα и резистентности к кастрации клеток опухолей простаты мыши и аллотрансплантатов (Luo et al. 2007). Более того, анализ TRAMP мышей и клеточных линий показал, что ядерная IKKα может усиливать метастазирование рака простаты путем подавления Maspin (Luo et al. 2007). Следовательно, появление резистентности к кастрации и метастазирование могут быть координировано сцеплены на молекулярном уровне посредством взаимодействий с опухолевыми микроусловиями.
В целом эти находки подтверждают, что гены мишени для AR и регуляторные сети д. быть одинаковы у андроген-зависимых и резистентных к кастрации раков простаты. Это заключение подтверждается профилированием экспрессии опухолей с и без стимулятора (neoadjuvant) устранения андрогена перед радикальным удалением простаты, которое демонстрирует, что резистентные к кастрации опухоли обнаруживают активацию AR, энзимов. синтезирующих андроген, и известных генов мишеней для AR (Holzbeierlein et al. 2004). Однако недавние исследования по иммунопреципитации геномного хроматина показали, что активность AR в резистентных к кастрации раках простаты не идентична таковой, обнаруживаемой для AR в андроген-зависимых клетках. В частности существуют достоверные отклонения геномных AR-связывающих мишеней и ассоциированных меток эпигенетического хроматина в линиях клеток рака простаты, резистентного к кастарции, приводящие в результате к активации генов клеточного цикла, ассоциированных с M-фазой (Q Wang et al. 2009). Эти находки показывают, что AR-взаимодействующие белки и/или гистон-модифицирующие энзимы могут играть ровль в обеспечении резистентности к кастрации.
Пока неясно, когда обычно возникает резистентность к кастрации в опухолях простаты. Стандартная модель "адаптации" предполагает, что клетки, резистентные к кастрации, втозникают благодаря генетической/эпиогенетической конверсии ранее андроген-зависимых клеток во время условий устранения андрогенов, поскольку альтернативная модель "клонального отбора" предполагает, что появление устойчивости к кастрации отражает пролиферацию ранее молчащей популяции редких устойчивых к кастрации клеток внутри чувствительной к андрогену опухоли (Isaacs and Coffey 1981). Хотя первая модель превалирует во мнении, доказательства последней модели были получены в исследованиях начала появления резистентности к кастрации у мышей TRAMP (Gingrich et al. 1997), а также посредством анализа ограничивающих разжижений (dilution) и флюктуаций андроген-зависимых ксенотрансплантатов (Craft et al. 1999a). Кроме того, анализ локальных опухолей простаты человека подтверждает, что редкие мутации AR могут быть обнаружены до терапии по устранению андрогенов (Gaddipati et al. 1994; Tilley et al. 1996; Bergerat and Ceraline 2009). Более того, находка, что клетки, резистентные к кастрации, такие как CARNs (castration-resistant Nkx3.1-expressing cells) представляют собой клетки источник для рака простаты, также говорят в пользу модели клональной селекции (X Wang et al. 2009), согласно которой редкая популяция резистентных к кастрации клеток может соответствовать предполагаемым раковым стволовым клеткам. Т.о., хотя некоторые механизмы резистентности к кастрации могут представлять адаптивную реакцию на терапию по устранению андрогенов, но в большинстве случаев повышенная активность AR может быть отобрана ещё до лечения во время прогрессии рака простаты.

Prostate stem cells and tumor-initiating cells (TICs)


Localization of adult stem cells


Тканевые стволовые клетки могут быть определены как предшественники, которые мультипотентны, обладают способностью давать разного типа клетки интересующей ткани и способны к самообновлению при сохранении фенотипа стволовых клеток в потомстве следующих клеточных делений (Rossi et al. 2008). В случае простаты взрослых существование эпителиальных стволовых клеток определяется по способности взрослой простаты подвергаться повторным циклам существенной регрессии в ответ на депривацию андрогенов, сопровождаемых полной регенерацией после восстановления андрогенов. Следовательно, эпителий простаты должен содержать долговременный пул резидентных стволовых клеток, которые резистентны к кастрации (Isaacs 1985). Очевидно, что большинство просветных клеток являются андроген-зависимыми и подвергаются апоптозу вследствие кастрации, тогда как большинство базальных и нейроэндокринных клеток выживают и резистентны к кастрации (English et al. 1987; Evans and Chandler 1987).
Большинство исследований стволовых клеток эпителия простаты базируются на проточной цитометрии для очистки субнаборов эпителиальных клеток, базируясь на экспрессии поверхностных клеточных маркеров и на использовании их потенциала предшественников в культурах клеток или трансплантационных подходах (Lawson and Witte 2007; Kasper 2008). В частности субпопуляции базальных клеток простаты, изолированные с использованием маркеров клеточной поверхности обладают двойным потенциалом и самообновлением в культуре клеток, а также при воссоздании ткани (Richardson et al. 2004; Burger et al. 2005; Xin et al. 2005; Lawson et al. 2007; Goldstein et al. 2008). Напр., выделение популяции клеток Lin-Sca-1+CD49f+ ведет к 60-кратному обогащению стволовыми клетками (Lawson et al. 2007). Дальнейшее обогащение может быть достигнуто с использованием Trop2 маркера, который также делает возможной выделение обогащенной стволовыми клетками фракции Lin-CD49f+Trop2+ из эпителия простаты человека (Goldstein et al. 2008). В независимых исследованиях, α2β1 integrinhiCD133+ базальные клетки также соответствуют обогащенной стволовыми клетками фракции в эпителии простаты человека (Richardson et al. 2004). Наконец, одиночные Lin-Sca-1+CD133+CD44+CD117+ клетки, которые преимущественно базальные у мышей и исключительно базальные у человека, были описаны при восстановлении протоков простаты в почечных трансплантатах (Leong et al. 2008).
Напротив, др. данные подтверждают просветную локализацию стволовых клеток эпителия простаты, преимущественно в отношении регенерации простаты. В частности, анализ трансплантированной ткани от p63-нулевых мышей продемонстрировал образование и серию регрессии и регенераций ткани простаты в отсутствие базальных клеток (Kurita et al. 2004). Более того, недавнее исследование идентифицировало редкую просветную популяцию CARNs в регрессированном эпителии простаты, которая обладала свойствами стволовых клеток во время регенерации простаты (X Wang et al. 2009). В частности, in vivo маркирование генетических клонов показало, что CARNs обладают двойным потенциалом и долговременным само-обновлением во время регенерации простаты и также способны восстанавливать простатические протоки во время трансплантации одиночных клеток.
В настоящее время трудно установить потенциал перекрывания, а также клональные взаимоотношения различных кандидатов на роль стволовых клеток, которые идентифицированы, частично из-за различий в методологии и используемых методов (Fig. 4). Кроме того, индивидуальные клеточные поверхностные маркеры, могут не обладать специфичностью стволовых клеток и клеток предшественников, как это было предположено для CD133 (Shmelkov et al. 2008). Очевидно также, что существующие методы культивирования клеток осуществляются в условиях, которые направлены строго против роста просветных клеток (Peehl 2005), что ведет к существенному отклонению в направлении роста базальных клеток и дифференцировки базальных клеток в методах, таких как образование простатических сфер (prostasphere). Т.о., отсутствуют всеобъемлющие in vivo подходы к исследованию свойств стволовых клеток в эпителии взрослой простаты.

Cell of origin


Тканевая локализация стволовых клеток эпителия простаты имеет большое значение для исследования предполагаемых типов клеток, являющихся источником рака простаты (Lawson and Witte 2007; Kasper 2008; Maitland and Collins 2008). Клеточный источник может быть определен как нормальные тканевые клетки, которые может быть онтогенетически трансформированы, чтобы давать рак; т.о., клеточный источник отражает клетку или тип клеток, которые обнаруживаются в нормальной нетрансформированной ткани. В принципе, рак может быть результатом трансформации редких стволовых клеток и/или может быть результатом трансформации более ограниченного типа клеток (таких как транзитные и амплифицирующиеся клетки) , а их "дедифференцировка" наделяет свойствами самообновления, характерными для стволовых клеток (Fig. 4). В самом деле, предположены различия в клеточных источниках в клональной иерархии стволовых клеток, которые представляют основу для разных опухолевых субтипов при раке груди (Visvader 2009).
Принимая во внимание просветный фенотип рака простаты человека, источник клеток д. соответствовать или просветным клеткам или базальным предшественникам, которые могут быстро дифференцироваться в просветное потомство вследствие онкогенной трансформации. Базальные клетки в качестве источника были предположены при анализе Pb-Cre4; Ptenflox/flox мышей, которые обнаруживают экспансию базальных клеток, также как и промежуточных клеток, коэкспрессирующих базальные и просветные маркеры в опухолях (S Wang et al. 2006). Сравнительно недавно сравнение популяций базальных и просветных клеток, изолированных с помощью проточной цитометрии из простаты мыши, показало, что базальные популяции легко трансформируются с помощью лентивирусной экспрессии ERG и AR в экспериментах по тканевой реконструкции, тогда как просветные клетки не трансформируются (Lawson et al. 2010). Важно, что аналогичный подход к реконструкции с использованием нормальных эпителиальных клеток, выделенных из простаты человека, показал, что трансформированные базальные клетки могут генерировать аденокарциномы простаты с просветными фенотипами (Goldstein et al. 2010).
Напротив, исследования PSA-Cre; Ptenflox/flox мышей подтвердили, что редкая просветная популяция Clu+Tacstd2+Sca-1+ соответствует источнику клеток в этой модели (Korsten et al. 2009). В соответствии с этими находками детальный фенотипический анализ Probasin-Myc и Nkx3.1-Myc трансгенных линий мышей также подтвердил, что PIN и рак простаты происходят из просветных клеток (Iwata et al. 2010). Особенно CARNs соответствуют просветным клеткам как источнику рака простаты в мышиных моделях, как это было показано с помощью целенаправленных делеций Pten, приводящих к высокой степени PIN и инвазивным карциномам вследствие избыточности андрогена и регенерации простаты (X Wang et al. 2009). Дополнительные доказательства получены с помощью детального гистопатологического анализа экспрессии MYC в образцах высокой степени PIN, которые всё ещё содержали базальные клетки, которые обнаруживали, что позитивная регуляция MYC ассоциирована исключительно с просветными клетками и не обнаруживается у их базальных соседей (Gurel et al. 2008); сходные находки были также описаны в отношении укорочения теломер (Meeker et al. 2002). В пользу просветных клеток как источника свидетельствуют и недавние находки, что AR обеспечивает образование TMPRSS2-ERG слияние в клетках рака простаты человека (Lin et al. 2009; Mani et al. 2009; Haffner et al. 2010), подтверждая, что инициальные события происходят в AR-экспрессирующих просветных клетках. Т.о., базируясь на доступных доказательствах, рак простаты, в самом деле, возникает из разных типов клеток, но остается неясным, являются ли разные клетки источником, используемым для инициации рака простаты человека или они могут быть результатом разных молекулярных субтипов.

Identification of TICs


Модель раковых стволовых клеток предполагает, что популяции клеток внутри опухоли имеют иерархическую организацию, согласно которой популяция подобных стволовым клеток дает более дифференцированные производные, которые лишены опухоль инициирующей и/или самообновляющейся способности (Reya et al. 2001; Pardal et al. 2003; Wicha et al. 2006; Visvader and Lindeman 2008; Marotta and Polyak 2009; Rosen and Jordan 2009). Эта модель имеет строгое трансляционное и клиническое значение, поэтому она д., скорее всего, иметь несколько значений для лечения рака простаты. Во-первых, идентификация соотв. маркеров д. позволить осуществлять корреляцию статуса раковых стволовых клеток простаты в опухолях с гистопатологией и клиническими исходами и может также использовать их в качестве правильного заменителя для эффективного лечения рака. Во-вторых, целенаправленная на раковые стволовые клетки терапия д. стать лучшей по сравнению с обычной терапией, которая обычно нацелена на клеточную пролиферацию в основной массе опухоли, тогда как раковые стволовые клетки могут быть относительно резистентны из-за низкой скорости пролиферации. Наконец, оценка количества раковых стволовых клеток и молекулярных свойств циркулирующих опухолевых клеток может иметь прогностическую ценность для риска метастатической болезни, т.к. способность циркулирующих в крови опухолевых клеток генерировать вторичные метастазы, по-видимому, нуждается в самообновляющихся раковых стволовых клетках.
Модель раковых стволовых клеток согласуется с наблюдаемой фенотипической гетерогенностью, обнаруживаемой во многих опухолях, включая аденокарциному простаты. Напротив, стохастическая или модель клональной эволюции развития опухолей указывает на то, что фенотипическая гетерогенность опухолей обусловлена изменчивостью генетической и эпигенетической композиции опухолевых субпопуляций, но что эти субпопуляции не организованы иерархически, а обладают сходной опухоль-инициирующей способностью при соотв. условиях (Adams and Strasser 2008; Shackleton et al. 2009). Во многих экспериментальных контекстах раковые стволовые клетки идентифицируются в испытаниях TICs, с использованием ксенотрансплантации, чтобы изолировать раковые клетки, которые могут формировать опухоли после трансплантации, наиболее строго после трансплантации одиночной клетки. Однако неавняя работа поставила под вопрос интерпретацию таких исследований, поскольку технические усоврешенствования в ксенотрансплантациях могут давать урожай с существенным усилением эффективности, с более 25% меланомных клеток, обладающих опухоль-инициирующими свойствами (Quintana et al. 2008). Эти и др. исследования продолжают вызывать сомнения , напр., в существовании раковых стволовых клеток во многих солидных опухолях (Hill 2006; Shackleton et al. 2009).
Подходы с проточной цитометрией для очистки субнаборов эпителиальных клеток базируются на экспрессии маркеров клеточной поверхности были скомбинированы с исследованиями ксенотрансплантатов, чтобы идентифицировать предполагаемые TICs, выделенные из рака простаты модельных мышей, также как и из образцов рака простаты человека (Lawson and Witte 2007; Kasper 2008). В случае рака простаты мыши, Lin-Sca-1+CD49f+ клетки от PbCre4; Ptenflox/flox мышей, как было установлено, обладают опухоль-инициирующими свойствами в почечных трансплантатах и испытаниях по формированию сфер, подтверждая консервацию маркеров между нормальными стволовыми клетками и раковыми стволовыми клетками (Mulholland et al. 2009). У случае рака простаты человека CD44 был использован в качестве маркера для обогащения с помощью TICs из состоявшихся ксенотрансплантатов (Patrawala et al. 2006), тогда как дальнейшее обогащение TICs было получено в послеюущем исследовании по сортировке α2β1 integrinhiCD44+ клеток (Patrawala et al. 2007). Наконец, обогащение CD133+α2β1 integrinhiCD44+ клеток из биопсий первичной опухоли простаты привело к идентификации клеток с повышенной инвазивностью и клоногенностью в культуре (Collins et al. 2005), тогда как молекулярный анализ CD133+α2β1 клеток выявил потенциальную сигнатуру раковых стволовых клеток, которая обогащена компонентами путей JAK-STAT, Wnt и фокальной адгезии (Birnie et al. 2008). Кстати, успешное использование маркеров клеточной поверхности бдля выделения популяций клеток из первичных раков простаты человека с опухоль-инициирующей способностью в испытаниях с трансплантациями, ещё не описано.
Несмотря на эти многообещающие находки, остается неясным обладают ли действительно нормальные стволовые клетки и раковые стволовые клетки экспрессией законсервированных маркеров и используют ли эти маркеры присущую им специфичность для предполагаемых раковых стволовых клеток. Во-вторых, кандидаты TICs, изолированные, кстати, по обладанию превалирующей дифференцировкой базальных клеток in vivo и in vitro, что неожиданно, поскольку первичные опухоли, из которых эти клетки произошли, преимущественно были лишены базальных клеток. Наконец, предполагаемые TICs лишены экспрессии AR, что неожиданно, учитывая строгий отбор по активности AR в ходе прогрессии рака простаты и известные механизмы возникновения резистентности к кастрации (Sharifi et al. 2006). Эти проблемы указывают на то, что аутентичные стволовые клетки рака простаты ещё не идентифицированы с определенностью.

Translational applications


В последние годы принципиальная область трансляционных исследований при раке простаты была сфокусирована на (1) понимании факторов питания, образа жизни и среды, которые влияют на канцерогенез простаты и на идентификации стратегий по задержке начала или прогрессирования опухоли; (2) идентификации биомаркеров, которые позволят отличать вялотекущие от агрессивных форм болезни и на использовании таких биомаркеров для стратификации пациентов; и (3) разработке новых терапевтических подходов для лечения резистентных к кастрации раков простаты, а также на предупреждении костных метастазов. Напр., одним из образцов нового подхода, который может быть многообещающим, это использование иммунотерапии, судя по недавним FDA испытаниям терапевтической вакцины (Provenge) для пациентов с прогрессирующей опухолью простаты (Harzstark and Small 2007; Morse and Whelan 2010).

Dietary and lifestyle factors in cancer prevention


Эпидемиологические исследования подтверждают идею, что факторы питания и образа жизни вносят основной вклад в популяционные различия встречаемости клинического рака простаты (Kolonel et al. 2000, Kolonel 2001). В частности, различия в образе жизни и питании могут объяснить существенные различия в показателе клинического рака простаты между популяциями из Азии и Америки, который отражает сдвиг в величине обнаружения рака ~10 лет; безусловно это расхождение в частоте раков исчезает, когда азиаты мигрируют в западные страны (Hanenszel and Kurihari 1968; Dunn 1975). Однако, молекулярные и механистические основы этих различий полностью не объяснены.
Множество данных подтверждает гипотезу, что факторы питания и стиля жизни влияют на частоты рака простаты за счет способствования хроническому воспалению и/или оксидативным стрессам, что в конечном итоге приводит повреждениям ДНК, эпигенетическим модификациям или др. нарушениями, ассоциированным с инициацией рака (De Marzo et al. 2007a; Nelson 2007). Эта модель подчеркивает роль антиоксидантов и противовоспалительных агентов в защите от рака простаты (DeWeese et al. 2001). Некоторые из превентивных испытаний этой модели оказались успешными, включая те, что показали, что потребление больших количеств томатов, которые содержат мощный антиоксидант lycopene, ведет к снижению показателя рака простаты (Chen et al. 2001). Однако др. испытания не обнаружили, что использование антиоксидантов редуцирует риск возникновения рака простаты (Kirsh et al. 2006). Особенно разочаровывающим оказался исход испытания SELECT, при котором не было выявлено преимуществ добавок селена и витамина E (Lippman et al. 2009).
Дополнительные исследования были нацелены потенциал эффективности антиоксидантов, противовоспалительных агентов и/или на факторы питания с использованием эпидемиологических находок, чтобы исследовать преклинические мышиные модели. Напр., исходя из обширной литературы, показывающей, что ограничение пищи является противоопухолевым, анализировали влияние ограничение пищи или диеты с низким содержанием жиров на прогрессирование рака у генетически преобразованных мышей и установили, что путь передачи сигналов PI3K-Akt может служить молекулярной мишенью для подобных пищевых вмешательств (Berquin et al. 2007; Kobayashi et al. 2008; Kalaany and Sabatini 2009). Др. многообещающим агентом является витамин D, который, как было установлено, эпидемиологически защищает от туморогенеза, но обнаруживает варьирующую эффективность в клинических испытаниях (Deeb et al. 2007). Анализ генетически преобразованных мышей, который показал, что время приема витамина D является критическим для благотворных его эффектов, ограничивается только ранней стадией прогрессирования опухоли, т.к. она способствует экспрессии рецептора витамина D в эпителиальных клетках простаты (Banach-Petrosky et al. 2006). Эти примеры подчеркивают важность объединения эпидемиологических анализов с систематическими оценками механизмов на преклинических моделях для эффективной разработки и применения пищевых вмешательств для предупреждения рака.

Biomarker discovery


Тестирование PSA революционизировало диагностику рака простаты, т.к. теперь возможна детекция большинства опухолей простаты на ранних стадиях, в отличие от др. раков, которые лишены прямого метода ранней детекции. Однако ранняя детекция рака простаты нуждается в подкреплении с помощью улучшенных биомаркеров, которые могут стратифицировать пациентов в сочетании с подразделением по Gleason. Поиск эффективных биомаркеров, включал профилирование генной экспрессии, профилирование экспрессии miRNA, протеомику сыворотки и метаболомику (metabolomics). Последняя представляет собой многообещающий новый подход, который может позволить разработать неинвазивные тесты с мочой на раковые метаболиты, чтоблы тестировать рак простаты и др. раки (Sreekumar et al. 2009). В более общем смысле исследования потенциальных биомаркеров мочи приведут к идентификации PCA3 (prostate cancer antigen 3), обещающего маркера для предсказания исхода болезни (Ploussard and de la Taille 2010).
Однако, кстати, мало, если вообще какие-либо биомаркеры используются для предсказания исхода болезни более эффективно, чем только шкала Gleason. В принципе, подходящие комбинации маркеров могут оказаться пригодными для совокупного предсказания исхода, т.к. они делаются возможными в свете новых технологий, таких как патология молекулярных систем (molecular systems pathology) (Cordon-Cardo et al. 2007). Альтернативно, подходы системной биологии, которые идентифицируют регуляторные гены мастера прогрессирования болезни, могут позволять осуществлять эффективную стратификацию пациентов, как это делается при др. типах раков (Carro et al. 2009). Наконец, всеобъемлющие онкогеномные подходы, которые интегрируют анализы генной экспрессии и количества копий, могут идентифицировать новые биомаркеры для предсказания исхода болезни (Taylor et al. 2010).

Manipulating AR signaling for prevention and treatment


Важная роль передачи сигналов AR для возникновения рака простаты делает разумными крупномасштабные превентивные испытания для оценки ингибитора 5α-reductase finasteride для предупреждения рака простаты (Higgins and Thompson 2004). Результаты этих испытаний оказались обнадеживающими, поскольку они показали 24% снижение показателя рака простаты, что привело к рекомендации приема finasteride мужчинам из категории высокого риска. Следует предостеречь, однако, что у ряда пациентов в этом испытании развилась более прогрессивная форма болезни(Lucia et al. 2007), это может отражать отбор мужчин, предрасположенных лимитирующим уровням андрогенов, как это предполагалось в исследованиях по ограничению уровней андрогенов для прогрессирования рака у генетически преобразованных мышей (Banach-Petrosky et al. 2007).
AR были также первичной мишенью для лечения пациентов с прогрессирующей болезнью. Базируясь на центральной роли AR в возникновении резистентности к кастрации, новый путь AR ингибиторов мог бы в принципе предоставить важное лечение прогрессирующего рака простаты (Attar et al. 2009; Y Chen et al. 2009; Knudsen and Scher 2009). В этой связи второе поколение антагонистов AR, MDV3100, который полностью лишен активности агониста и связывает AR с большим сродством, чем bicalutamide, предоставляет новую информацию о резистентности к кастрации и дает многообещающие результаты на мышиных моделях и в фазе 1-2 испытаний на людях (Tran et al. 2009; Scher et al. 2010). Др. агенты, которые нацелены на N-терминальную область, регулирующую транскрипцию, в AR пока оцениваются на клеточных линиях и мышиных моделях (Andersen et al. 2010). Др. обещающие путем антагонистов AR является abiraterone acetate, который ингибирует активность CYP17, энзима, необходимого для двух ступеней биосинтеза андрогена, получены многообещающие результаты в первых клинических испытаниях (Attard et al. 2009b; Y Chen et al. 2009).

Targeting signaling pathways in treatment of advanced disease


По плохо понятным причинам успех стандартной химиотерапии ограничен у пациентов с прогрессирующим раком простаты, хотя в последенее время достигнуты определенные улучшения (Calabro and Sternberg 2007; Petrylak 2007). Поэтому недавние подходы были нацелены на обнаружение сигнальных путей, активируемых при прогрессирующем раке простаты, включая Akt/mTOR и MAPK сигнальные пути. Оценка Rapamycin и родственных соединений (Rapalogs), которые влияют на передачу сигналов mTOR в преклинических испытаниях на преобразованных мутантных мышах и в клинических испытаниях на людях, показывает, что они не могут быть эффективны в качестве одиночных агентов (Sawyers 2003; Garcia-Echeverria and Sellers 2008; Morgan et al. 2009). Однако комбинационная терапия с использованием ингибиторов Akt/mTOR в сочетании с терапией первой линии или агентами, которые затрагивают др. ключевые сигнальные пути, такие как Erk MAPK путь, могут быть высоко эффективны, как показывают преклинические испытания, при которых комбинационная терапия эффективно блокировала резистентный к кастрации рак простаты у мышей (Kinkade et al. 2008). Т.о., разработка комбинационной терапии для лечения прогрессирующего рака простаты, скорее всего, окажется успешной при оценке на мощных преклинических моделях.

Perspectives and conclusions


Considering the tremendous progress made in the past 10 years, we envision continuing advances over the next decade in areas of research that will facilitate effective strategies for the prevention, diagnosis, and treatment of prostate cancer. Among the challenges for future studies will be to integrate epidemiological studies with molecular investigations and clinical analyses to gain fundamental insights into how environmental, dietary, and lifestyle influences contribute to the development of prostate cancer, and to identify the molecular factors that are altered by these influences and how they can be modified by appropriate dietary or chemical interventions. Of paramount importance will be the effective diagnosis of men that have prostate cancer, and their stratification into high-risk and low-risk groups for treatment management. Thus, biomarker discovery will likely represent a considerable emphasis for future research, perhaps focused on identification of master regulator genes that can provide accurate readouts of signaling pathways associated with disease progression. Moreover, considering that prostate cancer is fairly indolent, the development of treatment approaches that delay its onset or progression is likely to have a significant impact on outcome. Finally, more effective strategies will be necessary for preventing the transition to lethal forms of prostate cancer, which will require a deeper understanding of the mechanisms underlying castration-resistant prostate cancer and the bone tropism of prostate cancer metastasis. Thus, while our knowledge of the molecular genetics of prostate cancer has greatly expanded in the past decade, much work remains to be done to enhance the overall rate of prostate cancer survival.
Сайт создан в системе uCoz